Он обнял ее. И тогда почувствовал страшный, просто ледяной холод ее рук. Он посмотрел и обмер. Кожа на кистях рук была голубого цвета, который переходил к пальцам в синий, а на самих пальцах в глубокий оттенок пурпурного.
Дрожащими пальцами Рейневан раздвинул ей рубашку. И, как ни старался, не смог удержать отчаянный вскрик.
Синие плечи, грудь и живот Ютты густо укрывали пузыри и нарывы. Чуть ли не на глазах вырастали новые. Некоторые лопались, из них сочилась кровь. Она начала дрожать, дергаться в судорогах, он накрыл ее и завернул плащом. Она отчаянно посмотрела на него.
– Рейневан… Холодно…
Он накрыл ее вторым плащом, который ему подал Самсон. Ютта сильно схватила его руку. Хотела что-то сказать, но чуть не захлебнулась кровью. Он наклонил ей голову, чтобы она могла сплюнуть.
– Что это? – глухо спросил Шарлей. – Чем она больна? Откуда эта страшная синюшность?
Рейневан закусил губу, показал на повернутую шею девушки, на раны, на ровные надрезы, уже опухшие и загноившиеся. Он встал, оттянул Шарлея и Самсона в сторону.
– Ее ранили, – выдавил он из себя. – И заразили. Привив…
– Что?
– Это… – слова застряли ему в горле. – Думаю, что… Что заразили ее гнилокровьем, вызванным магическим образом. Согласно Авиценне… Салернцы называют это
– Лекарство?
– От гнилокровья нет лекарства… Никто не знает лекарств против этого…
– Не говори так, черт возьми. Ты медик. Пробуй!
«Сначала горячка, – подумал Рейневан, ставая на колени. – Я должен снять горячку… Потом необходимо какое-то сильное противоядие… что-то, что остановит заражение…»
Дрожащими пальцами он расстегнул пряжки сумки, вытряхнул содержимое, лихорадочно начал в нем рыться. С непреодолимым чувством собственного бессилия.
С растущей убежденностью, что ничего из того, что у него есть, не в состоянии вылечить Ютту, помочь ей или хотя бы облегчить ее страдания. Что ни к чему все его