Нас подняли с песка и стали уносить. Полуразбитая шлюпка до сих пор покачивалась на реденьких волнушках, а вокруг нее, словно хоровод, плавали остатки наших запасов. И Сонька… Она стояла на месте, провожая нас взглядом. Нас уносили все дальше и дальше от нее, но она даже не двигалась и просто смотрела нам вслед, грустно улыбаясь.

Прошу тебя, иди со мной, – пыталась сказать я, но вместо этого по моему лицу струились слезы. – Прошу тебя, не оставляй меня одну. О, Сонька, прошу тебя.

Но она не двигалась. Просто стояла и махала нам рукой вслед, и я знала, что это означает – дух Соньки в Каролине, а, следовательно, она уже никогда больше не сможет посетить нас. Но я не сердилась на нее. Так было справедливо. Так было нужно.

А волны разбиваются о берег, лижут желтоватый песок, прибивают ракушки и мелких обитателей океана. И Сонька стоит на сходе неба и земли и машет нам рукой. Теперь у этой истории должен появиться другой, более радостный и одновременно грустный конец. Она больше не кричит нам: «Аза, зачем ты закопала меня», а только грустно улыбается, как бы говоря: «прощайте уже навсегда».

Слипстоун закрыл для нас свои двери и открыл их снова – только уже для новых Выживших, которым придется ух как несладко. Но они смогут. Ведь это сделала Уна, это сделали мы. Я повернула голову и увидела, что Дэвид в сознании. Он улыбался мне своей однобокой улыбкой сквозь дыхательную маску, и это было все, на что он был способен сейчас, ощущая и чувствуя, что спустя долгих восемь лет он наконец-то вернулся на родину. Он просто лежал на руках у мужчины, и тут до меня дошла ужасная мысль: оказывается, он был настолько худым и легким, что другой человек нес его, как пушинку, не прилагая к этому абсолютно никаких усилий.

Но думать об этом сейчас не было главной проблемой, так же, как и о том, куда нас несут и что с нами будут делать.

Он улыбался – это было самым главным.

И я улыбнулась в ответ.