Пространство молитвы давило на ребра Агнес, как шар тепла, расширяясь во все стороны. Пот стекал по носу. Она никогда не чувствовала себя такой подавленной. Она ненавидела эту комнату с низким потолком, темноту и сырость. Она всегда хотела только неба, свободы и Зика…
— О, Агнес, — выдохнула Бет. — Смотри.
Сначала маленькие, сбившиеся в кучу тела выглядели так же, как и все остальные. Снова красные руки и ноги, склоненные головы, пустые глаза. Но двое из них скрутились очень крепко, между ними не было ни дюйма пространства, а третье наполовину склонилось над ними… словно защищая, укрывая.
Она узнала туфли того, третьего тела. Они были из потертой коричневой кожи.
Они принадлежали Сэму.
Дети.
Их маленькие тела дрожали, как листья на ветвях огромного дерева. Агнес прикрыла рот рукой.
— Сэм пытался защитить их. — Бет опустилась на колени, подоткнув под себя юбку. — Даже когда он был болен сам.
Прежде чем Агнес успела остановить ее, Бет обхватила руками троих окаменевших детей.
Она вспомнила, как учила близнецов заплетать волосы в косы, как дразнила Сэма за то, что он начистил ботинки, как радовалась, когда, наконец, испекли хлебные палочки. Маленькие мгновения счастья, мерцающие, как светлячки, в их темной, трудной жизни.
Теперь пространство молитвы закружилось внутри нее, как живое существо. Она никогда раньше не испытывала ничего подобного: как нечто отдельное, чуждое. Но пространство молитвы всегда было чужим. Временным подарком.
Бог собирался заговорить.
Тревога охватила ее. Что, если она упадет в обморок раньше, чем успеет спасти свою семью?
— Что же мне делать? — воскликнула она. — Как мне их спасти?
Точно.
— Бет, закрой глаза.
Сестра уткнулась головой в ее руку. Затем Агнес прижалась губами к жесткой, ощетинившейся щеке Сэма. Она целовала его, как делала это миллион раз, изливая в него всю свою любовь, свою надежду, свой жар.