— Право, не стоит, — покачал головой молодой человек. — Я только дойду до своей комнаты и назад.

— Её величество очень переживает за вас, — начал царедворец. — И если я приду один…

— Ну хорошо, — поморщившись, оборвал его принц. — Пойдёмте.

Воодушевлённый тем, что ему удалось настоять на своём, лекарь решил пока не приставать к своему спутнику с разговорами, давая тому возможность осмыслить ситуацию.

Пока они шли по слабо освещённым коридорам Цветочного дворца, Вилит тоже молчал.

Прихватив с полочки масляный светильник, он вошёл в свою комнату, и подойдя к заваленному свитками и листами папируса столу, взял два из них.

— Что это? — настороженно поинтересовался врачеватель.

— Стихи, — спокойно ответил молодой человек, закрывая дверь и возвращая фонарь на место. — Хочу показать их матушке.

"О боги! — мысленно взвыл врачеватель. — Он точно спятил! Теперь меня наверняка выгонят! Не уберёг, скажут, сына государя! Но, может, это лишь временное помутнение рассудка?"

— Не кажется ли вам, ваше высочество, что сейчас не самое лучшее время для поэзии? — пробормотал он, лихорадочно вспоминая самые сильные из известных ему успокоительных.

— Для хороших стихов всегда есть время, господин Акций, — загадочно усмехнулся принц. — А это хорошие стихи.

У лестницы на галерею их встретила запыхавшаяся служанка.

— Хвала богам! А то государыня уже отправила меня искать вас…

— Мы уже здесь, Пульчита, — успокоил её царедворец.

Видимо, не в силах усидеть на месте, Докэста Тарквина Домнита металась по комнате, словно запертая в клетку тигрица.

— Где вы были?! — рявкнула она, увидев мужчин.

— Я ходил в свою комнату, ваше величество, — не глядя на мать, ответил Вилит, и подойдя к столу, положил рядом с успевшим скрючиться письмом два листочка папируса.

— Что это значит?! — явно теряя терпение, вскричала императрица.

— Я принёс два стихотворения, написанные собственноручно госпожой Никой Юлисой Терриной, ваше величество, — спокойно, даже с демонстративной ленцой заговорил младший отпрыск Константа Великого, насмешливо поглядев на встрёпанную мать. — И если вы посмотрите на них, то легко убедитесь, что та мерзость, за которую у вас просят тысячу империалов, написана совсем другим почерком.

С этими словами он отступил в сторону, картинно сложив на груди руки.