Перерывы в употреблении были недолгими не потому, что Егору так уж хотелось бухать, во всяком случае — поначалу, а потому, что как только он более-менее трезвел, тут же где-нибудь рядом из воздуха вырастали длинные силуэты горбатых засранцев. Приходилось срочно выпивать грамм сто пятьдесят — двести, а потом в течении всего дня догоняться, поскольку только таким способом можно было заставить Ануннаков исчезнуть. Это могло бы быть очень даже смешно, если бы не было так страшно.

К вечеру Егора вырубало, но часа в два-три ночи действие анестезии ослабевало, и он просыпался в состоянии паники и тремора, покрытый липким холодным потом. Глаза старался не открывать, потому что итак всем своим естеством ощущал совсем рядом с собой эманации чужого, холодного разума, а крепко зажмуренные веки давали наивную иллюзию защиты, типа одеяла, которым в детстве можно накрыться с головой, и все невидимые монстры в комнате исчезнут. Дотягивался до бутылки, предусмотрительно с вечера поставленной на пол рядом с кроватью, делал несколько глотков и ложился обратно, трясясь всем телом и ожидая радостной встречи нервных клеток и этанола. Через пару минут, чувствуя, что встреча состоялась, смело открывал глаза, внимательно осматривался в полумраке спальни и, убедившись, что гости удалились, шел курить на балкон. Там, дымя сигаретой и смотря на белеющую в ночи поверхность Реки, каждый раз задавался вопросом, что мешает Ануннакам просто-напросто убрать эту бутылку от кровати Егора, пока он спит, не находил ответа и шел спать дальше.

По утрам все было примерно также, только посетители приходили не сразу, а давали Егору время сходить в туалет и умыться, а иногда даже позавтракать. Но появлялись непременно, так что приходилось как можно быстрее заливать в себя водку сразу же, как только в голове появлялся колючий холодок ужаса, а на самом краю зрения начинали проступать серые силуэты. Через несколько дней, Егор так к этому привык, что даже начал вежливо здороваться с ними перед первой рюмкой, а после второй — весело и громко слать на хер.

Однако, на самом деле, все это было невообразимо жутко и до предела абсурдно. Егор пил водку, которая была его личным проклятием, исковеркавшим всю жизнь, и от пристрастия к которой он так мучительно боролся. Пил водку, чтобы спастись. Спастись от инопланетян из прошлого, хотевших забрать с собой в это самое прошлое его тело и душу. Шизофренический бред! Сивой кобылы сон… Расскажи кому — именно так и скажут, да еще бригаду со смирительными рубашками вызовут. Белочка, хрена тут думать! Но для Егора это была не белочка. Не лисичка и не хомячок. Это была страшная реальность, в которой он жил. Жил только с одной целью и надеждой — продержаться до тридцать первого декабря.