— Ну, как тут без меня, не хулиганят?

Бойцы Ридзера катили к грузовикам бочки осветительного масла.

— Мир и благолепие снизошло на наш дом, вашими молитвами! — заулыбался Шу’Фарим. — Что мы можем сделать для вас, о достойнейший?

Прямо просить кого-то о чем-то для черного — нож острый, но тут мне на помощь пришел са-ориотский этикет, по которому даже пожелание сдохнуть можно было сформулировать празднично.

— Тревога поселилась в моей душе, скорблю и беспокоюсь, — ну, как-то так.

— Ваши слова ранят мое сердце! Как мне развеять тени, что легли на вашем пути?

Правильно — ближе к делу.

— Я хочу узнать судьбу родича. Ему всего двенадцать лет. Он — белый, пастырь, по-вашему, уехал из Ингерники навестить родственников подруги. А тут такое, — я махнул рукой в сторону Плеши. — Придется спасать.

— Мальчик-иностранец, говорите? — нахмурился Шу’Фарим.

Са-ориотцы обменялись парой быстрых фраз, потом мастер повернулся ко мне спиной и заорал со всей мочи:

— Ба-ру-и!!! Ба-ру-и!!!

Головы повернули все, но отозвался только один — откуда-то со стороны пристани зычно гаркнули:

— Я!!!

— Как звали пастыря, что у тебя жи-и-ил?!!

— Ли-си-а-но!!! — отозвался невидимый Баруи.

У меня задергалось веко. Не, не может быть. Звуковая галлюцинация!

— А где, говорите, он останавливался? — вкрадчиво переспросил я.

Если по ту сторону канала, мне останется только шипеть и плеваться. Повезло — портовый служащий Баруи и жил, соответственно, в порту.

Мне тут же дали провожатого — ради своего спасителя (пусть и мнимого) са-ориотцы готовы были на все. Я шел за ним не спеша, с достоинством, старательно сохраняя довольный жизнью вид (что бы ни произошло, повода смеяться над неудачей черного ни у кого не появится).

Дальше-то что делать? Описывать им Лючика — слишком ненадежно, да и портретист из меня… Впрочем, есть еще вариант. Я незаметно высвистал из фургона пса-зомби. Всякое можно подделать, но не запах, а моего брата Макс уже нюхал, значит, с опознанием справится на раз. Лишь бы следы не очень затоптали.