Рурк безропотно отправился в кузов. Вот какой у меня теперь авторитет!

Грузовики взревели моторами и, под дружное ликование са-ориотцев, вторглись на отвоеванную у нежитя землю.

Причем, судя по следам, сделали мы это отнюдь не первые. Кто скажет мне, куда ломанулись эти недоумки поперед черных магов? Если наши трофеи воровать, то я им не завидую — дюжина сердитых колдунов хуже, намного хуже, чем Ведьмина Плешь. И фантазия у них богаче. Зато теперь грузовик можно вести, ориентируясь по отпечаткам ног: туда, где человек проваливался по колено, заезжать явно не следовало.

Руины предместий Алякан-хуссо быстро остались позади, вокруг раскинулась однообразная равнина, по которой ветер гонял серую поземку. Все мертво и мирно. Даже белый в кабине покладисто молчал.

Через четверть часа езды я смог сформулировать вопрос без мата:

— Скажи, что делать, если кто-нибудь из ваших ведет себя неправильно?

— Спросить у него, почему он так поступает, — немедленно отозвался Ли Хан. — Ваш брат — уже не ребенок, в таком возрасте он должен действовать совершенно сознательно.

— А дальше что, догадливый ты наш?

— В смысле?

— Вот он мне ответит, что хотел помочь подружке. При этом заставил кучу народа волноваться, меня — переться через весь континент, возможно, косвенно стал причиной чьей-то смерти.

Например, Ведьмина Плешь точно коней двинула.

Ли Хан как-то странно улыбнулся.

— Начните с выяснения точных обстоятельств принятия решения, пусть расскажет, как он это все себе представлял. Возможно, ошибка кроется там. Хотя я, например, никаких отрицательных последствий его затеи не вижу.

Хмыкнул и начал перечислять:

— Препод ему двоек наставит, табель — в помойку. Характеристика у него теперь будет, как у уголовника-рецидивиста, и клеймо Искусника на всю жизнь. Куда он дальше с ним пойдет учиться, тем паче — работать?

— Гм. Уверен, преподаватели поведут себя более педагогично.

— Откуда такая наивность в таком возрасте?

Ли Хан фыркнул и решил со мной не разговаривать. Да и Шорох с ним!

Голем постучал в кабину сзади через тент.

Ах, ты ж мать моя, даже не поругаешься спокойно!