Где он? Похоронен под обломками? Я не могла позволить им уйти без него. Заставила свои губы произнести его имя.

– Мал. – Слышали ли они меня? Даже мне мой голос казался каким-то приглушенным и неправильным.

– Ей больно. Может, отключим ее? – спросила Тамара.

– Не хочу рисковать. Вдруг у нее снова остановится сердце? – ответил Толя.

– Мал, – повторила я.

– Оставь проход в монастырь открытым, – обратилась к кому-то Тамара. – Если повезет, он подумает, что мы пошли туда.

Монастырь. Санкта-Елизавета. Сады рядом с усадьбой Грицких. Я не могла привести мысли в порядок. Попыталась вновь произнести имя Мала, но губы не повиновались. Боль становилась всепоглощающей. Что, если я потеряла его? Будь у меня силы, я бы закричала. Я бы воспротивилась. Вместо этого я погрузилась во тьму.

* * *

Очнувшись, я почувствовала, что мир качается подо мной. Вспомнила, как проснулась на борту китобоя, и на секунду с ужасом заподозрила, что вновь нахожусь на корабле. Открыла глаза и увидела высоко над собой землю и скалы. Мы шли по огромной пещере. Я лежала на спине на каких-то носилках, которые несли на плечах двое мужчин.

За сознание приходилось бороться. Большую часть своей жизни я чувствовала себя слабой и больной, но еще никогда не испытывала подобной усталости. Я была шелухой – опустошенной, очищенной. Если бы ветер мог задувать так глубоко под землю, меня бы сдуло без следа.

Несмотря на то что каждая косточка и мышца моего тела заныли в знак протеста, мне удалось повернуть голову.

На соседних носилках лежал Мал, которого несли всего в паре шагов от меня. Он наблюдал за мной, словно давно ждал, когда я проснусь. Парень протянул руку.

Собравшись с силами, я протянула свою руку за край носилок. Когда наши пальцы соприкоснулись, я услышала всхлип и осознала, что плачу. Я рыдала от облегчения, что мне не придется жить с бременем его гибели. Но вместе с благодарностью меня пронзило негодование. Я плакала от ярости, что мне вообще придется жить.

* * *

Мы преодолевали мили за милями, через проходы столь узкие, что приходилось опускать мои носилки на землю и толкать по камням, а также через проходы столь высокие и широкие, что туда бы влезли десять тележек с сеном. Не знаю, как долго мы шли. Под землей не существовало таких понятий, как день и ночь.

Мал оправился раньше меня и хромал рядом с носилками. Он получил травмы, когда туннель обрушился, но гриши его вылечили. А вот то, что я пережила, то, что я приняла – они исцелить не могли.

В какой-то момент мы остановились в пещере, полной свисающих сталактитов. Я услышала, как один из моих носильщиков назвал ее Пастью червя. Когда меня опустили, Мал тут же оказался рядом, и с его помощью мне удалось сесть, опираясь на стену пещеры. Даже от этого незначительного движения у меня закружилась голова, и когда Мал прижал рукав к моему носу, я увидела кровь.