Широко разведя руки, призвал тьму. Ничегои кинулись врассыпную, словно стая птиц, которых согнали с изгороди, и накинулись на солнечных солдат и опричников, сокращая их количество, гася лучи света, излучаемые их телами. Я знала, что боль Дарклинга бездонна. Он просто будет падать все ниже и ниже.

Милосердие. Понимала ли я по-настоящему, что это такое? Неужели считала, что знаю, что значит страдать? Прощать? «Пощада, – подумала я. – Для оленя, для Дарклинга, для нас всех».

Если бы мы до сих пор были связаны, он бы почувствовал, что я задумала. Мои пальцы дрогнули в рукаве пальто, закручивая клочок тени вокруг лезвия ножа – ножа, который я подняла с песка, мокрого от крови Мала. Это единственная сила, которая у меня осталась, которая никогда мне и не принадлежала. Эхо, шутка, карнавальный фокус. «Это то, что ты взяла от него».

– Мне не нужно быть гришой, – прошептала я, – чтобы владеть их сталью.

Одним движением я вонзила окутанный тенью клинок глубоко в сердце Дарклинга.

Он издал тихий звук, чуть громче выдоха. Посмотрел на рукоятку, торчащую из груди, потом на меня. Нахмурился и сделал шаг, слегка покачиваясь. Затем выпрямился.

С его уст сорвался смешок, и подбородок забрызгало кровью.

– Вот так?

Его ноги подкосились. Он пытался поддержать себя руками, но тщетно, и упал на спину. «Все довольно просто. Подобное притягивает подобное». Сила Дарклинга. Родная кровь Морозова.

– Голубое небо, – сказал он. Я подняла взгляд. Вдалеке виднелось тусклое мерцание, почти полностью закрытое черным туманом Каньона. Волькры отлетали от просвета, искали, где бы спрятаться. – Алина, – выдохнул Дарклинг.

Я присела рядом. Ничегои прекратили свое нападение. Они кружили и клокотали над нами, не зная, что делать. Мне показалось, что я увидела среди них Николая, мчащегося к тому голубому просвету.

– Алина, – повторил Дарклинг, пытаясь нащупать меня пальцами. Я с удивлением обнаружила, что мои глаза наполняются слезами.

Он провел костяшками по влажным дорожкам на моей щеке. Окровавленных губ коснулась легчайшая улыбка.

– Хоть кто-то будет меня оплакивать. – Дарклинг уронил руку, словно та весила слишком много. – Не надо могилы, – выдавил он, сжимая мою ладонь, – они ее осквернят.

– Хорошо, – кивнула я. Слезы пошли сильнее. «У меня ничего не останется».

Он задрожал. Его веки начали закрываться.

– Еще раз, – попросил Дарклинг. – Назови мое имя еще раз.

Он древний, я это знала. Но в эту секунду он был просто мальчишкой – гениальным, одаренным непосильным могуществом, обремененным вечностью.