— Так уж никогда, Николай Семенович, — засомневался Муромцев.

— Никогда. Хотя… конечно это как поглядеть. Бывает… Но все равно. Она хоть и железка безответная, а все-таки ее любить надо! Понял? Ну, все. Вон буксир, наконец, шкандыбает. Давай выкатывать.

Однако прошло еще около получаса до взлета. Пока запустили и прогрели двигатель «Вильги», пока принесли и размотали трос, прицепили планер. Наконец все устроилось. После короткого разбега по пыльной траве аэродрома легкий «Бланик» раньше самолета-буксировщика оторвался от полосы и занял свое место в строю.

Всего несколько минут небыстрого пологого подъема, и буксировочный трос полетел вниз. «Вильга», качнув им на прощание тонким узким крылом, круто отвалила вниз и в сторону. Муромцев с инструктором остались одни.

Из передней кабины Сергея, с полутора тысяч метров высоты обзор был просто шикарным. Низкие борта планера, находящиеся почти на уровне поясницы Муромцева, огромная площадь остекления создавали наилучшие ощущения полета по сравнению с другими летательными аппаратами. Если же не сильно крутить головой по сторонам, то в поле зрения пилота не попадали даже законцовки крыла. Так создавалось ощущение свободного полета. Муромцев больше всего любил именно эти первые минуты парения. Монотонный гул мотора буксировщика сменяется почти полной тишиной. Слышен только легкий посвист ветра. А можно сделать и совсем тихо. Нужно лишь слегка потянуть ручку на себя и скорость уменьшится, а с ней исчезнут и последние шумы. В это время ты один на один с небом. Только ты и необъятная бескрайняя синь. Сергей сам не заметил, как его рука подала ручку управления к животу. Совсем чуть — чуть.

— Ну-ну… побалуй немного, — раздался в гарнитуре голос инструктора. — Расслабляет. Только знай, в нашем деле сильная расслабуха вредна. Но сейчас разрешаю. Потом сделаешь плавный спуск по спирали, коробочка, как учил и посадка. Когда полетишь самостоятельно — никакого расслабона. Понял?

— Понял, командир, — отозвался Сергей, все сильнее прижимая ручку к животу.

Скорость медленно падала, но планер все равно шел вверх. Он попали в хороший восходящий поток. Сильно разогретая полуденная степь, создавала хорошие условия для парящего полета. Особенно южнее, где она постепенно переходила в полупустыню и, куда бывало, залетали опытные спортсмены.

Муромцев понюхал воздух. Степь пахла. Даже на этой высоте. Пахла как-то по особенному. Конечно, воздух здесь был намного свежее и прохладнее, чем внизу, но все равно человек с тонким обонянием мог услышать в нем многое. И вечно горьковатую нотку полыни и горячий преобладающий над всеми запахами дух сухой нагретой солнцем земли.