И потому решила пойти к цыганам.

Не сразу решила, конечно. Долго, мучительно взвешивала – и как со стороны будет выглядеть, и что скажет цыганке-знахарке, и как жить станет, если такой серьезный шаг не поможет. Даже вроде передумала. А еще – очень сильно надеялась, что табор уедет до того, как она таки соберется. Но табор, как назло, расположившись за рекой аж в мае, до самого августа с места не трогался.

Собственно, почему цыгане? Потому что в отличие от шаманов они однажды действительно помогли. Года через два после войны у Пашиной школьной подружки родился сын. Пригожий розовый пацаненок, орущий или хнычущий почти не переставая из-за пупочной грыжи. И к докторам обращались, и к шаманам – все без толку. А летом, вот как сей год, встал за рекой табор. Спустя какое-то время стало известно, что в таборе есть старуха-знахарка, которая пупочную грыжу за минуту заговаривает. Подружке страшно было идти туда одной, вот и уговорила она Прасковью Курсукову и Марусю Бухарову – двух своих бывших одноклассниц – составить ей компанию. Говоря откровенно, Паша согласилась пойти только для того, чтобы подружку не ободрали как липку, пудря мозги и обещая невыполнимое.

Старуха оказалась страшной – вылитая ведьма! И смотрела почему-то не столько на ребенка, сколько на Марусю – видно, понравилась ей девка. Потом, кстати, так и оказалось: ведьма – то ли мать, то ли бабка, то ли тетка лихого, отчаянного Егора Романова – присоветовала ему обратить внимание на сибирячку. И охмурил он Марусю, да так, что та босиком из родительского дома сбежала, когда табор таки тронулся с места. Но это потом, а в тот день старуха сухими тонкими пальцами грубо потыкала живот младенца, достала обычный медный пятак, поплевала на него, пошептала, прижала решкой к пупку – и, собственно, все, не стало грыжи. Прасковья была поражена, подружка плакала от счастья, ребенок, впервые прекратив орать и хныкать, улыбался и пускал пузыри.

Остался тот случай в памяти, вот потому и решилась Прасковья пойти в табор. Правда, в этом году за знахарку была молодая цыганка. Может, многого она и не умеет, но вдруг?

Передвигалась Курсукова теперь, как сама выражалась, на четырех конечностях – тело согнуто под прямым углом, и, чтоб хоть как-то себя уравновесить, приходилось пользоваться сразу двумя палочками. Шла она медленно и потому, проходя через Вьюшку, много разговоров успела послушать, хоть и не задавалась целью. К примеру, застала такой отрывок: мать милиционера Гаврилова рассказывала той самой Пашиной подружке, как сама слыхала слова председателя «Светлого пути» про Кольку Крюкова. Шибко ругался председатель – дескать, совсем этот Колька от рук отбился! Раньше передовиком был, ударником, а теперь, посреди уборочной, когда самая жара на полях, самая кипучая работа, он вдруг целую неделю на трактор не садится, целую неделю из дому не показывается! Подумаешь – сын родился! Так ежели все, у кого дети рождаются, на работу выходить не будут, что же от народного богатства останется?! Молодого Крюкова Прасковья знала прекрасно – в одном гараже работали – и потому словам Гавриловой не поверила. Сплетни, враки! Не такой парень Николай, чтобы свой трактор посреди страды оставить, не такой он комсомолец, чтобы свою бригаду подвести. Покачала головой старуха председательша, досадуя на людскую глупость и длинные языки, да и пошла дальше.