Как он добрался до райцентра, как оттуда доехал до лагеря – Ванька не смог бы объяснить даже под пытками. Минут через десять-пятнадцать после драки наступил «отходняк», руки затряслись, в голове затуманилось. Было страшно, что догонят, что устроят облаву, а потом и расправу. Было страшно, что сообщат в милицию, и та перехватит в райцентре или будет дожидаться в лагере. Было страшно, что самостоятельно дороги ему не найти, а спрашивать у кого-то снова… А еще было страшно, что удар по хребту «спортсмена» мог оказаться слишком сильным, неоправданно сильным.

* * *

Остаток июля и почти весь август Ванька вкалывал как проклятый, носу из лагеря ни разу не высунул – ни в райцентр, ни на танцы. Зачем лишний раз светиться? Береженого Бог бережет, как выражается мама. И оставалось-то до конца всего ничего – буквально неделю протянуть до отъезда! А там – прощай, тайга, Сибирь-матушка, здравствуй, славный город Куйбышев, родная общага, родной институт! И забудется липкий страх, останутся в прошлом сомнения и неизвестность.

Не вышло. Аккурат за неделю до окончания сроков комсомольской путевки в лагерь приехал следователь из райотдела. Искал он белого, как одуванчик, студента. Ванька посидел немного в палатке в нелепой надежде на то, что свои не сдадут, а потом встряхнулся, помотал головой – да что это с ним?! Провинился – отвечай! Да, конечно, за драку могут исключить из комсомола, могут даже из института отчислить, но если следователь нормальный, если Ваньке удастся объяснить ему, как обстояло дело…

А дело обстояло так, что «цыгану» Ванька сломал руку – но это-то ладно. Куда хуже было то, что второй – который «спортсмен-пенсионер» – с тех самых пор находился в коме. Ему еще очень повезло – проезжавшие мимо леспромхозовские мотористы буквально насильно погрузили обоих в свою машину и доставили в районную больницу. Куда собирался тащить своего спутника «цыган», оставалось неизвестным – шок, видимо, был у него болевой, раз от медицинской помощи хотел отказаться. Но если бы мотористы не доставили «пенсионера» вовремя – точно помер бы мужик. Надежды на то, что удастся обойтись выговором, штрафом или отчислением из института, рухнули.

В первый же день с Ванькой побеседовал и следователь, и какой-то чин из прокуратуры. Потом была короткая очная ставка с бородачом, потом для дачи показаний вызывали Игоря и девчонку-парикмахершу – хотя что они могли знать, что могли объяснить? Ну, разве что охарактеризовать, каким он был до преступления – работящим, скромным, дружелюбным. Даже шофера из Старотимошкино зачем-то пригласили, и тот подтвердил, что в день происшествия был вот этот белобрысый тип вежливым, спокойным, тихим, водкой от него не пахло, на боевые подвиги не тянуло. Ванька ничего не отрицал, рассказывал честно, как все произошло, вспоминал подробности.