Рыжик обогнул сторожевую скалу. Её вершина в Беду потекла было, но застыла бородами, наплывами. Внизу открылись устья пещер.
Симураны любили раздолье, любили пространные чертоги, вырытые водой в каменной плоти гор. Но хорошо бы по сторонам нашлись пещеры поменьше: спать в тепле, обняв крыльями подругу, чутким телом загородив выход слишком любознательной малышне…
Рыжик вильнул между капельниками самородного зала, ударил крыльями. Погасил разгон, привычно вскочил на узкий карниз. Тьма, непроглядная для человеческих глаз, ему виделась красноватыми сумерками. Из глубокой выемки навстречу обернулись две суки.
Белая Лапушка потянулась вперёд, гортанно заворковала. Из-за неё высунулись дети: бурый с серебром, другая беленькая. Шустрый жарый был не вдруг различим в шерсти бабушки Золотинки.
Дети запищали на разные голоса, полезли к отцу. Смешные, неуклюжие, с нежными начатками крыльев… Рыжик втянул родной запах. Умилённо застонал, вывалил принесённое. Дети запищали громче, вцепились в тёплый полупереваренный ужин.
Голос Золотинки обдал сына строгим теплом:
«Я каждый раз боюсь, что ты расшибёшься…»
Она имела в виду каменную сосульку, наполовину закрывавшую вход. Она говорила так потому, что сама больше не умела летать. Ей и казалось – сыну всё требовался присмотр. Рыжик вздохнул.
«Люди, – сказал он, – устраивают свои жилища поближе к теплу и хорошей охоте. А ещё они умеют обрубать камень…»
«Опять ты за своё».
«Тебе сын Аодх любовь прислал».
Золотинка тяжеловато зашевелилась, села. Её крылья, некогда просторные, стремительные и красивые, жестоко обгорели в Беду. Люди, принявшие Аодха, отогнали смерть от его второй матери. Потом они сплели крепкую сеть и научили других симуранов брать её за углы. Раны зажили, но перепонки больше не могли расправляться. С тех пор не стало бдительней наседки своим и чужим внукам, чем бабушка Золотинка.
Плохо было, по её мнению, то, что сын Рыжик всё время мечтал поселить в пещерах симуранов людей. И симуранов – в людских жилищах. Рыжик закалил себя дальними перелётами, как немногие. Жаль, отказывался понимать, что пути двух племён сойтись никак не могли. Довольно было уже побратимства их семьи с человеческими вожаками.
Щенок, что с него взять.
«Всё ли пригоже у твоего брата? Он взял себе суку?»
«Люди взрослеют иначе, мама. Аодх сейчас ставит на крыло нового малыша своей матери. Ты не поверишь, щенок тоже слышит меня».
«Ты поднимал дитя в небо?»
«Конечно. Он совсем ещё лёгкий. Зато Аодх теперь, наверное, стал тяжелее меня».
«Вот видишь».
«Щенок? – подала голос Лапушка. – Он такой же сын огня, как ты и наш младшенький?»