– Рубаху сыми, – строго велела Шерёшка. – Вовсе пол измараешь, только мох подмела!

У него вправду расплывалось пятно на левом боку. Глупая рана и совсем не опасная, но больная. Сквара стащил тельницу. Стыдливо спрятал глаза.

Шерёшка поставила его перед собой, пригляделась, обозвала большой руки дурнем. Вооружилась кривой иголкой, принялась на удивление ловко вычинять ему бок. Почти так же, как они с Ознобишей когда-то латали губу кабальному. Только не стала ядовито спрашивать, утерпит ли. Без расспроса знала – утерпит.

Кончив дело, она стёрла возле зашивины кровяные потёки, грозившие испакостить ещё и штаны. Сквара хотел было одеться. Шерёшка сердито перехватила рубаху, выдернула у него из рук, бросила к стене. Властно распорядилась:

– Скрыню отвори. Принеси, что сверху лежит.

Сквара подошёл к большому, застеленному лоскутным ковриком сундуку. Поднял крышку. Он ждал увидеть какую-нибудь хозяйскую сряду, и она действительно там была, но… на самом верху лежала мужская вышиванка. Андархская, старого дела, из настоящего льна. Очень красивая, наверняка дорогая. Сквара видел сходную у попущеника Галухи. Тогда ему казалось – наряднее могли быть разве царские ризы. Теперь он был не так в этом уверен. Тонкий ладный стан с подоплёкой, по вороту, по оплечью – обережный узор голубыми и зелёными нитками. Совсем не как дома, где в ходу больше был красный. Зато Сквара сразу вспомнил их со Светелом чашу-братину, небось до сих пор стоявшую у божницы.

Он бережно поднял вышиванку, протянул её хозяйке на ладонях. Шерёшка мельком глянула, отвернулась.

– Мужа моего, – хрипло выговорила она. – Тебе впору придётся… Надень.

Сквара влез в рубашку и подумал, что в крепости его засмеют. И ещё, что из-под такой красоты – да штаны грубого толстого портна, только по лесу трепать. А поверх – простенький поясок, тканый на бёрде…

– Спасибо, госпожа, – поблагодарил он на языке Андархайны.

Шерёшка вновь мельком глянула на него, сразу отвела глаза. Медленно подняла голову, стала смотреть… И наконец опустила ресницы, сникла, померкла.

– В подпечке твой коробок… Забирай, покаме я не одумалась.

Она впервые не обозвала его ни дурнем, ни неслушью. Плохой знак. Сквара нагнулся к подпечку.

– Ведь не придёшь больше, – настиг его странно неверный голос Шерёшки. – Знаю я вас.

Он выпрямился, свёл брови:

– Приду, госпожа.

«А пол-то выстелить… И печку… Я ж обещал…» Он хотел добавить, что только не знает, когда его вновь отпустит учитель, но не успел, и хорошо, потому что Шерёшка безнадёжно махнула рукой:

– Да не придёшь, не ври лучше. Даже Ветер твой… Вон ноги, говорю, ослопина, доколь сошкой не получил!..