Дыхания, отягощённого пивом, хватило ненадолго. Пятерушечник вновь зашагал, отдуваясь и спрашивая себя, что случилось. Какая ещё плата за слово, обронённое спьяну да в сердцах?.. Так судить, языки через один резать придётся. А с моста зачем убежал, чего устрашился? Дурной славы назавтра? Подумаешь! Нахохочутся и забудут. Заскучают по Тарашечке. Придут из-за занавеси его вызывать…

Когда впереди качнулась тень человека, беспамятно опиравшегося о забор, Брекала вспугнутым зайцем бросился куда глаза глядят. Влетел в кривой переулок, долго шарахался вдоль глухих заборов, всхлипывая и трясясь, пока сточная канава не вывела на улицу, вновь показавшуюся знакомой. Лапотная? Ржавая?.. Он толком не помнил.

– …Скоморох… – приподнял волосы на затылке шёпот из ниоткуда. – Не будет тебе пути, скоморох…

Брекала вскрикнул, зажал уши ладонями, опять побежал.

Позже он толком вспомнить не мог, как метался по городу, ища спасения за Полуденными воротами. Жуткий шёпот был всюду, он наполнял перекрёстки, плыл в клочьях пара над воргами, сочился с мелким дождём. Брекала затыкал уши, но мостовую дыбило и кренило, руки поневоле хватались то за мокрый каменный угол, то просто за воздух… и пошатнувшийся разум вновь окутывала липкая пелена:

– …Скоморох… слово твоё что свинец, скоморох…

Туманная граница шегардайского зеленца уже мнилась Брекале спасительным рубежом. Он так вомчался в знакомую мглу паоблака, словно вместе со слякотью городских улиц должны были остаться позади и все его страхи. Вот сейчас в лицо повеет чистый мороз, он единым духом одолеет последнюю оставшуюся версту… а утром откроет глаза в тепле заезжей избы – и, глядишь, посмеётся, вспомнив нынешний трус.

Деревья по вену Привоз-острова стояли в густом серебряном пуху. Из временного селенья торжан вкусно пахло жареной рыбой. Брекала вздохнул с облегчением, захотел есть, пригладил ладонями волосы.

Тонкая высокая берёза впереди содрогнулась сама собой, как от удара. В безветренном воздухе повисла и медленно поплыла в сторону полоса прозрачной куржи. Над землёй шествовала тень женщины с седыми распущенными волосами, в кручинной понёве.

– …Скоморох… ты недобрый сын, скоморох…

Брекала подвернул ногу, упал, забился в снегу, кое-как вскочил, снова чуть не упал… Начал кричать и не умолкал, пока не хлопнул дверью заезжей избы. Дворник и общники еле узнали его: без шапки, волосы дыбом, с головы до пяток в снегу.

В избе пятерушечник сразу бросился к печи. Приник к тёплому боку, заплакал и долго не смел покинуть припечка, чая обороны от ужаса, таившегося снаружи.