– Точно, тётенька. Стынька.

Грибаниха кивнула, наклонилась, по плечо запустила руку в лубяной короб. Пошарила, извлекла с самого тла пестрядинный кисет, по виду – с крупой.

– И ведь нести не хотела, не спрашивали давненько… а потом словно под руку кто толкнул – возьми, не утянет. Тебе, сыночек, много ли надобно?

Этого Ворон тоже не знал.

– Всё давай, тётенька.

Хшхерше присвистнул. Грибаниха, успевшая вооружиться крохотным мерным ковшиком, опустила мешочек.

– А денег-то у тебя хватит, желанный? За весь мой припас попрошу с тебя четыре таймени да две утки… Так и быть уж, одну утку прощу.

Ворон ухарски вывернул кошель:

– Давай считать, тётенька.

– Загибеников корзинку поставишь, тётя Грибаниха, – подбоченился морянин. – Половину с сыром, половину с кашей да салом. Вишь какого я тебе богатея привёл!

Чуть не из-под локтя у Ворона вынырнула бабёнка-носыня, как есть сестрица злого Тарашечки.

– Куда столько берут? Мёртвую, что ли, по зеленцам везти далеко?

«Ах же ты ягарма, гадилка, чтоб тебе…»

Ворон во все плечи повернулся к бабёнке, смерил взглядом и улыбнулся, но зрачки блестели иголками.

– Отчего ж мёртвую? Ещё толчётся, не в своё дело суётся, а завтра отнимут зипун, саму с мостка да в кипун! Тогда и повезём… подальше куда…

Оговорённая пакостница с ним зубаниться убоялась, вякнула, квакнула, подевалась куда-то.

– И вторую утку прощу, – сказала Грибаниха. – Ну её! У самой дело не спорится, так всем другим торг надобно изурочить!

Хшхерше помогал делить монеты на кучки, отсчитывая четыре таймени.

– Тётенька, – сказал Ворон. – С ней, со стынькой этой, хоть что делают? Кашу варят?

Торговка и коротышка безмолвно уставились на него. Грибаниха махнула рукой, засмеялась. Дикомыт окончательно смутился, начал пояснять: