В знойный сезон великой суши Микеле похоронил отца. Он был в отчаянии – единственный белый человек посреди пекла. Чужой всем. Неспособный улучшить жизнь тех, кто помог ему, не способный спасти себя самого и вернуть в северный край, на полузабытую родину…

Микеле брел по земле, прорезанной трещинами засухи на глубину в локоть и более. Он бредил, и вдобавок миражи в том краю – обычное дело… так или иначе, Микеле увидел облако. Невидаль, чудо – воды в любой ее форме не ждали в ближайшие два месяца. Микеле улыбнулся облаку, формой похожему на круторого быка его северной родины.

– Тебе тоже одиноко. И, даже если прольешься тут до капли, никого не спасешь. Значит, тебе тоже больно.

Так сказал Микеле, и эти слова передавались нашими предками из поколения в поколение очень точно. Они предварили встречу и договор. Микеле добрел до чахлого дерева, скорчился в жалкой тени его стволика. Микеле потерял сознание, он уверен в этом и прямо указывал подобное в своем первом рассказе для сына. «Я был между жизнью и смертью, и там небывалое, нелогичное, меня устраивало. Мой рассудок, весьма привередливый в выборе пищи для рассуждений и ее переваривании, отключился. И я принимал себя и мир безрассудно», – так он говорил о моменте встречи, когда по каменно-твёрдой корке иссушенной земли загрохотали копыта быка.