– Идем…

В трапезную пришлось спускаться вниз. Здесь, раздевшись до рубах и босоногие, с красными глазами, князь Друцкий и господин рыцарь трясли над столом высокий стаканчик, вырезанный из цельной белой кости. Наверное, из слоновьего бивня.

– Князь Андрей! – обрадовался фон Хабермас. – Давай, друг мой, выпьем за удачу! Ведь ты мой друг?

Второй раз Зверев проснулся уже на корабле. Ушкуй покачивался, с шумным плеском разбивая волны, – а может, это качало его хозяина, выпившего литров пять вина и заевшего это всего лишь кусочком мяса.

– Как я сюда попал?! – спросил он, усаживаясь на краю перины.

– Ой, не так громко, Андрюшенька! – взмолился Друцкий. – Ой, как это все… Долго… На телеге тебя привезли, друг мой, на телеге. И меня на телеге. От Генриха всегда привозят на телеге. О Господи, зачем ты дал ему столько родственников с виноградниками?! А еще мы играли с ним в кости, я проиграл восемь талеров из твоей казны и выиграл бочонок его отцовского вина. Интересно, почему всегда так получается, что проигрываю я ему серебро, а выигрываю всякий хлам?

– Из моей казны? – вычленил в словах дядюшки самое интересное Зверев. – Разве я брал с собой казну?

– Ты? – удивился Юрий Семенович. – Конечно же, нет! Чтобы было, на что сыграть, мы продали два куска золота из твоего запаса. За тысячу шестьсот восемьдесят девять талеров… Теперь уже тысячу шестьсот восемьдесят один.

– Да? – Андрея так качало, что он не смог даже толком порадоваться. – Кому же в этой Богом забытой дыре?

– А кому может продать дешевое золото столь преданный слуга, как мой друг? Конечно же, своему господину, епископу Эзельскому, да пребудет с ним милость его сатанинской веры…

От берегов епископства ушкуй против сильного ветра три дня пробивался на север. Небо наконец сжалилось над уставшими от зноя людьми, разорвалось грозами. К вечеру четвертых суток через сплошную пелену дождя судно осторожно пробралось между холодными скалистыми берегами к острову Стекольна. Стекольной, или Бревенчатым островом холопы именовали Стокгольм. Князь Юрий Друцкий предпочитал западное название старого шведского города, Андрею оно тоже показалось более привычным.

– Собери своих людей, князь, – предложил Юрий Семенович, когда поутру Лучемир с Риусом нашли свободный причал. – Хочу, чтобы наш визит выглядел грозным и представительным. Надеюсь, ты не пожалеешь полпуда своего сокровища для нашего общего благого дела?

– Для благого дела ничего не жалко, – пожал плечами Андрей.

– Тогда идем…

Под дождем особо представительным выглядеть невозможно: пурпуром, бархатом, самоцветами не блеснешь, нарядных туфель не наденешь – тем более на залитые нечистотами улицы европейской столицы. Черная от влаги епанча, темный кожаный или суконный плащ, высокие сапоги и плотная непромокаемая шапка – в ливень все прохожие выглядят одинаково. Зато делегация русских путников оказалась весьма многочисленной. Зверев оставил на борту только медлительного Левшия и отсыпающегося после долгой вахты Лучемира. Князь Друцкий взял вообще всех холопов – больше десятка. Продвигавшаяся по Стокгольму толпа гостей занимала улицу от стены до стены, заставляя редких горожан испуганно жаться в проемы дверей или сворачивать в узкие проулки.