Не в силах говорить, я кивнула и сложила руки на груди.

— Когда ты захотела уехать, я был вне себя от гнева. — Судя по тому, что кулаки он так и не разжал, признание далось Кейну непросто. — Потому что понимал, что больше всего на свете хочу остановить тебя, запереть во дворце, и мне действительно было наплевать на то, что ты имеешь право попросить в награду все что угодно. Но именно так поступил Карас с моей матерью, и это никому не принесло счастья. Тогда я решил отпустить тебя.

Мне бы хотелось думать, что признание Логхарда всего лишь красивая ложь, но каждое его слово было пропитано болью и чувством, которые я не могла не признать, потому что знала о них лучше других и сгорала в том же огне.

Ком в горле не позволил мне прервать Кейна.

— Но стоило крийским кораблям отойти от берега, я в полной мере осознал, что натворил, и то, что чувствовал отец. Боль и радость, невозможность выбросить тебя из мыслей, желание и нежелание это сделать. Это магия, наваждение, но находиться вдали от тебя — для меня медленная и мучительная смерть.

— Это и была магия, — возразила я. — Тебя ко мне притягивало Древо.

— Ошибаешься, мятежница, я всегда хотел тебя. Всю, целиком. С первой встречи. И по-прежнему хочу.

Это я уже слышала, только было одно большое «но».

— Даже с ребенком от чужого мужчины? Или жрецы нашли способ определить отца младенца до его рождения и поэтому ты вдруг передумал?

— Жрецы тут ни при чем. — Кейн сдвинул брови, и черты лица Брадена стали жесткими. — Я был ослеплен ревностью и отказывался признать очевидное, но когда ты уехала… У меня было время подумать, Амелия, подумать и осознать, что ты всегда была искренней в своих чувствах, будь то ненависть или страсть. Иногда даже во вред себе. Гораздо проще было признать, что ты не знаешь, кто отец ребенка, но ты настаивала, что он мой. Значит, была только со мной.

Как же я ждала этих слов в Артане. Как же искала ответ на свои чувства в ледяных глазах. Но теперь…

— Ты опоздал, Кейн Логхард. Ничего не изменилось: ты по-прежнему не можешь читать мои мысли. А значит, всегда будешь ставить мои слова под сомнение. Поэтому у нас ничего не получится.

Казалось бы, после откровенного разговора мне должно было стать легче, но легче не становилось. Скорее, наоборот, что-то сдавило грудь, мешая дышать. Я резко отвернулась, и внутри будто лопнула струна, по телу прокатилась судорога, и боль вырвалась наружу криком. Я попыталась ухватиться за стену, но поняла, что падаю.

Кажется, меня подхватили на руки, не позволив рухнуть, и опустили на землю. Но мне было уже все равно: в глазах потемнело, от боли в спине я выгнулась дугой и снова закричала.