— С того момента, как ты решил вмешаться, любой выбор был плох. Извини, если тебе не понравилось мое решение.

Я никогда не слышала, чтобы Риддл говорил так холодно, и не видела, чтобы они смотрели друг на друга как два рассерженных незнакомца. Я должна была что-то сделать, сказать что-нибудь.

— Мне холодно, — сказала я в никуда. — И я хочу есть.

Риддл посмотрел на меня. Напряженная тяжесть момента прошла. Мир снова сделал вздох.

— Я умираю от голода, — сказал он тихо.

Мой отец посмотрел на свои ноги.

— Я тоже, — пробормотал он.

Он вдруг наклонился, зачерпнул чистого снега и стер кровь с рук. Риддл наблюдал за ним.

— На левой щеке еще, — сказал он, и не было ни следа гнева в его голосе. Только странная усталость. Отец кивнул, все еще не поднимая глаз. Он сделал несколько шагов туда, где чистый снег цеплялся за верхушку куста, взял две горсти и умылся им. Когда он закончил, я вывернулась из рук Риддла. Я взяла холодную мокрую руку отца, молчала и только смотрела на него. Я хотела сказать ему, что увиденное не причинило мне боли. Может быть, немного, но не по его вине.

— Давайте съедим что-нибудь горячее, — сказал он мне.

Мы пошли в таверну мимо человека в переулке, блестящего так, что его трудно было разглядеть. Дальше по улице сидел серый нищий. Когда мы прошли, я оглянулась на него. Он смотрел на меня невидящим взглядом, его глаза были пустыми и серыми, как оборванный плащ на его плечах. У него не было чаши для подаяний, он просто держал на коленке руку. Пустую руку. Он не просил у меня денег. Я знала это. Я могла видеть его, а он не мог видеть меня. Все было не так, как должно было быть. Я резко отвернулась, уткнувшись лицом в руку отца, а он толкнул дверь.

Внутри таверны было шумно, тепло и витали запахи. Когда отец вошел, разговоры прекратились. Он стоял, оглядывая комнату, как Волк-Отец в поисках ловушки. Постепенно разговор ожил, и мы пошли за Риддлом к столу. Только мы сели, появился мальчик с подносом и тремя тяжелыми кружками горячего пряного сидра. Он поставил их — стук, стук, стук — и улыбнулся моему отцу.

— За счет заведения, — сказал он и поклонился.

Отец откинулся на скамейке, и хозяин, стоявший у огня с несколькими мужчинами, поднял кружку в знак приветствия. Отец серьезно кивнул в ответ. Он посмотрел на мальчика.

— Чем это так вкусно пахнет?

— Это коровья лопатка, готовится на медленном огне, пока мясо не отойдет от костей, с тремя желтыми луковицами, половиной бушеля моркови и двумя полными мерами ячменя урожая этого года. Если вы закажете суп, сэр, это будет не миска коричневой воды с кусочками картошки на донышке! А хлеб только что из печи, и у нас есть летнее масло, оно хранится в погребе со льдом и желтое, как сердечко маргаритки. Но если вам больше по душе баранина, то в наших пирогах из нее тоже есть ячмень, морковь, лук, а коричневые корочки такие слоеные и мягкие, что мы подаем их в тарелках, иначе вы просто не сможете кусок до рта донести! У нас есть нарезанная тыква, запеченная с яблоками, сливками, маслом и…