— А и то, и другое? — спросила она после долгого молчания.

Наставник посмотрел на послушницу удивленно:

— И то и другое, девка, это — свадьба, — и он рассмеялся беззлобно.

Лесана нахохлилась. Вечно вот так. Обхохочет ее и дела нет.

— Ты кому мстить-то собралась, цветочек нежный? — спросил крефф. — Уж не мне ли?

Она надулась и уставилась вперед — на раскисшую весеннюю дорогу, на слякоть, чавкающую под лошадиными копытами.

— Ну и то спасибо, — от души поблагодарил мужчина и задумчиво произнес: — Отомстить и наказать, значит…

Он помолчал, а потом сказал:

— Знать, сильно тебя кто-то обидел. Ну, гляди. Чтобы отомстить — надо человека самого главного в жизни лишить. Силу явить. Такую, с какой справиться нельзя. А чтобы научить, нужно дождаться, когда он от потери своей на стену полезет. И вернуть, как было. Но так, чтобы помнил — в любой миг обратно все отнять можешь. Страх и сомнение — лучшие наставники.

Она кивнула. Клесх не допытывался более, кто ее обидел. Лесана — вой. И обидчиков своих наказывать должна только сама. Девка она была беззлобная, но ежели что в голову втемяшит — супротив поворотить силу недюжинную надо. И терпение. Того и другого у Клесха было хоть и не с запасом, но как-то управлялся. Правду сказать, иной раз и он не знал, как поступить и что сказать. Потому что, как ни гонял наставник выученицу, как ни трудил, девку в ней истребить было нельзя. Хотя, по чести говоря, он и не пытался, тут либо само отстанет, либо огнем не выжжешь. Оттого крефф лишь наблюдал и не вмешивался. Однако же молчаливое попустительство не мешало ему посмеиваться над послушницей, которая даже в портах и с мечом умудрялась оставаться обычной девкой.

Вот, взять случай, который, года два назад приключился, по весне.

Устали они тогда смертельно. Снег только-только сошел, дорога раскисла, а им — обоз провожать. Умаялись, пока купцов до Кухыновки довели. Будто Встрешник дорогу перешел. То подпруга у лошади лопнет, то ось у телеги треснет или увязнет она. За весь невеликий путь больше стояли по стремена в грязи, чем ехали.

Да еще головной обоза — мужик суетливый да скользкий попался. Все блажил, что еще одной ночи в лесу его товар не переживет, дескать соль отсыреет, напирал на убытки, материл сопутников, ругался, требовал оборачиваться быстрее, а потом и вовсе принялся стенать, что всюду простой да урон. Намекать взялся, чтобы ратоборцы плату скостили — мол, не по его вине задержки. Нудел и жаловался. Всю душу вымотал.

Лесане он надоел смертельно. В душе она завидовала Клесху, который ехал в хвосте всего обоза и был избавлен от излияний прижимистого барышника. Наконец, и выученице прискучило слушать однообразные стенания. Все это время она ехала, не глядя на докучливого купца. А тут, вдруг, повернулась.