— Беременную! — рявкнул Клесх, однако усилием воли взял себя в руки. — Она без дела сидеть не привыкла. Жить будет пока в моем покойчике, ей хватит. Работу любую знает. И пряха, и ткаха. Но ты проследи, чтобы ее грамоте учить начали. В Цитадели пригодится. Да и просто… приглядывай…

Посадник растирал под рубахой грудь. Пень бестолковый! Ведь узрел во вчерашней суматохе, как молодая красивая баба жалась к креффу, но в голову взять не мог, что жмется не просто так! Девки к нему вечно липли, как к прянику. Случалось, доходили до Нэда слухи о Клесховых похождениях. Баб он любил. А уж по дорогам, где обозы водил, поди, ни одной деревни просто так не миновал. Стервец. Но чтоб женой обзавелся?

Все эти мысли, как пчелиный рой, гудели в голове посадника, мешая ему сосредоточиться.

— И вот еще что. У меня дети в Вестимцах. Мальчишка и девка. Ежели с каким из обозов приедут, определи их к матери. Она уж и так извелась вся, — тем временем продолжал ратоборец.

— Ты… — подал, наконец, голос посадник. — Майрико…

— Говорю ж, упокоили. Досуха исчерпалась… — крефф замолчал, глядя в пустоту, вспоминая изуродованное смертью, обескровленное восковое тело. — Дарина про нее ни сном не духом. Узнает, так узнает. Но уж нарочно языками-то не мелите.

Нэд усмехнулся. Ежели что Клесха когда и погубит, так это неумная любовь к бабам. Не Ходящие, нет.

Бабы.

— Эх, соберутся, Клесх, как-нибудь твои девки всем миром… — заговорил посадник, пряча улыбку.

— Избави Хранители, — усмехнулся ратоборец, одновременно чувствуя, что лед между ним и Нэдом отчего-то… не треснул еще, но уже подался, заскрипел.