Он снова находился в Изломанных горах, до Адуи было полмира. Джезаль ощутил боль утраты. По крайней мере, желудок набил. Рыба и галеты — первая приличная еда с тех пор, как кончилась конина. На одной щеке еще ощущалось тепло от костра, и Джезаль повернулся, улыбаясь тлеющим уголькам, и натянул одеяло до подбородка. Счастье — всего лишь свежая рыба и тлеющий костер.

Внезапно Джезаль нахмурился. Одеяло неподалеку от него, где спал Логен, шевелилось. Сначала он решил, что северянин ворочается во сне, но шевеление продолжалось без остановки. Медленное, ритмичное движение, сопровождавшееся, как осознал теперь Джезаль, мягкими хрипящими звуками. Сначала он решил, что это храпит Байяз, но теперь понял, что ошибся. Вглядываясь в темноту, он разглядел бледное плечо и руку Девятипалого с напряженными мышцами. Под его рукой к боку плотно прижалась смуглая ладонь.

Джезаль разинул рот. Логен и Ферро, и, судя по звукам, они, несомненно, совокуплялись!

Хуже того, почти в шаге от его головы! Луфар уставился на одеяло, которое ходило ходуном в призрачном свете костра. Да когда они… Да почему они… Да как они… Жульничество — вот что это такое! Прежнее отвращение к обоим мигом нахлынуло вновь, и израненная губа брезгливо оттопырилась. Он чуть не решил вскочить и начать пинать их, как пинают пару собак, внезапно решивших, ко всеобщему смущению, заняться друг дружкой во время пикника в саду.

— Вот черт, — раздался голос. Джезаль замер — неужели кто-то из них его заметил?

— Погоди… — короткая пауза.

— А… ага, вот так. — Ритмчные движения возобновились, одеяло заходило ходуном, медленно, потом быстрее. Как он может под это спать, по их мнению? Джезаль нахмурился и откатился в сторону, натянул одеяло на голову и лежал так в темноте, слушая, как гортанный хрип Девятипалого и настойчивое шипение Ферро становятся все громче. Джезаль зажал уши и почувствовал, как под веками наворачиваются слезы.

Ему так одиноко, черт побери.

Перебежчики

Перебежчики

Дорога шла с запада, по голой белой долине между двумя длинными хребтами, поросшими темными соснами. Дорога подходила к речному броду. Белая река, вздувшаяся от талых вод, бурно неслась по камням, в брызгах и белой пене — точно в соответствии с названием.

— Значит, вот она, — пробормотал Тул, лежа на животе и вглядываясь через кусты.

— Думаю, да, — сказал Ищейка. — Если только где-нибудь на реке нет другой гигантской крепости.

Отсюда, с хребта, Ищейка ясно видел ее — возвышающиеся громадные стены из совершенно черного камня, четкий шестиугольник, не меньше двенадцати шагов в высоту; массивные круглые башни на каждом углу, серые черепичные крыши строений вокруг внутреннего двора. Двор окружала стена поменьше, тоже шестиугольная — хоть и в два раза ниже, но все равно достаточно высокая, с двенадцатью башенками. Одна сторона выходила на реку, перед остальными был выкопан широкий ров, так что получался остров из жесткого камня. Только один мост вел из крепости, один мост, протянувшийся к надвратной башне размером с гору.