Внизу в узкой гавани на якоре стояли корабли флотилии. Они медленно покачивались на волнах, высокие мачты колебались на фоне сумрачных облаков — темно-синих, холодно-серых, гневно-оранжевых. Весту показалось, что он разглядел несколько лодок, направлявшихся к темному берегу, — они еще переправляли остатки армии на сушу.

Солнце быстро закатывалось за горизонт, последний тусклый луч мелькнул над холмами на западе. Где-то там, за ними, невидимая глазу, пылала Адуя. Вест расправил плечи, разминая затекшие мышцы. После ухода из Инглии он не получал никаких вестей. Насколько он понимал, Арди осталась в стенах города, и он ничем не мог ей помочь. Он мог только отдать приказ немедленно атаковать и надеяться, что удача не отвернется от них. Вест беспокойно потер желудок. После морского плавания он все еще страдал от несварения. Издержки командования, без сомнения. Через несколько недель такой жизни его будет рвать кровью на карты, как его предшественника. Он глубоко втянул в себя воздух и выдохнул его.

— Я знаю, что ты чувствуешь.

Это был Ищейка. Он сидел на расшатанной скамейке у палатки, уперев локти в колени, и смотрел в сторону моря.

Вест устало опустился рядом с ним. Совещания с Кроем и Поулдером всегда изнуряли его. Если слишком долго притворяться твердым как кремень, можно сломаться, как солома.

— Прости, — неожиданно произнес он.

Ищейка поднял голову и взглянул на него.

— Простить? За что?

— За все. За Тридубу, за Тула… За Катиль. — Вест проглотил комок, вставший у него в горле. — За все. Прости.

— Мы же все виноваты. Я не виню тебя. Я никого не виню, даже Бетода. Что толку в обвинениях? Мы делаем то, что должны делать. Я давно перестал выискивать какие-то причины.

Вест на миг задумался об этом, потом кивнул.

— Хорошо.

Они сидели и смотрели, как внизу вдоль берега зажигаются факелы, точно светящаяся пыль заполняет пространство темноты.

Ночное время, мрачное время. Мрачное из-за холода, из-за бесконечного мелкого дождя, из-за неумолимых миль, которые необходимо преодолеть до рассвета. Из-за того, что ожидает в конце пути, когда встанет солнце. Идти в бой с каждым разом все труднее. В молодости, еще до того, как Логен потерял палец и обрел дурную репутацию, перед сражением он чувствовал легкое волнение, возбуждение. Теперь остался только тошнотворный страх. Его пугала битва и, что гораздо хуже, ее исход.

То, что он был королем, не помогало. Это вообще ничему не помогало. Это то же самое, что быть вождем, только хуже. Теперь ему все время казалось, что он не сделал что-то важное, что должен был сделать. А разрыв между ним и остальными увеличился. Стал еще непреодолимее.