За спиной раздался боевой клич, и Трясучка быстро развернулся. В дверь вбежала женщина, державшая в каждой руке по короткому клинку… И споткнулась о брыкнувшую в это самое мгновение ногу Монцы, барахтавшейся на кровати и пытавшейся выбраться из-под мечника. Счастливая случайность… Боевой клич захлебнулся, женщина неуклюже рухнула прямо на руки Трясучке, но попыталась все же достать его одним из ножей. Он схватил ее за другую руку и, скользнув под нее, оказался лежащим на трупе хозяина булавы, треснувшись при этом головой о стенку очага так, что на миг ослеп.

Но хватку не разжал, чувствуя, как ногти ее рвут повязку на его лице. Оба зарычали. Она нависла над ним, щекоча его свесившимися волосами, прикусила кончик языка от усердия, стараясь воткнуть нож ему в горло и помогая себе собственным весом. Изо рта у нее пахло лимоном. Трясучка, изловчившись, ударил кулаком ей в челюсть, отчего голова ее откинулась, и зубы глубоко вонзились в язык.

В тот же миг по руке ее рубанул меч, едва не задевший острием плечо Трясучки. Сверху замаячило бледное лицо Монцы, глаза ее таращились несфокусированно. Женщина взвыла, пытаясь вырваться. Второй блуждающий удар мечом пришелся ей по голове, плашмя, и повалил на бок. Монцу отнесло к стене, где, споткнувшись о кровать, она чуть не проткнула саму себя выпавшим из руки мечом. Трясучка вырвал нож из обмякшей руки женщины и вонзил его ей в горло по рукоять. Кровь брызнула фонтаном, оросив рубаху Монцы и стену над кроватью.

Кое-как выбравшись из-под чужих рук и ног, он подхватил булаву, выдернул нож из спины мертвого мечника, сунул его за пояс, метнулся к двери. В коридоре было пусто. Трясучка вернулся за Монцей, поднял ее на ноги. Она оцепенело уставилась на свою мокрую от крови одежду.

– Что… что…

Закинув ее безвольную руку себе на плечи, он вытащил Монцу за дверь, сволок вниз по лестнице. Вывел через открытую заднюю дверь в переулок. Там Монца успела сделать всего шаг, и ее вырвало. Потом она застонала и натужилась снова. Трясучка тем временем сунул булаву в рукав, окровавленным навершием вниз, чтобы выпала легко, коль понадобится. И понял вдруг, что опять смеется. Почему – неведомо. Смешного по-прежнему ничего не было. Как раз наоборот. Но смех все равно рвался наружу.

Монца сделала, пошатываясь, еще несколько шагов, согнулась пополам.

– Все, курить брошу, – пробормотала, сплевывая желчью.

– Ага. Как только глаз у меня вырастет заново.

Схватив ее за локоть, Трясучка двинулся в конец переулка, к людной, залитой солнечным светом улице. На углу остановился, быстро глянул в обе стороны, потом опять забросил руку Монцы себе на плечи и повел ее прочь.