Лирозио снова закашлялся. На покрасневшем лбу его выступил пот. Рогонт метнул на герцога свирепый взгляд.

– Настало время для Стирии стать…

Патин согнулся и испустил страдальческий стон.

– …единым государством…

Что-то было не так, и это уже начали понимать все.

Котарда попятилась, споткнулась, схватилась за вызолоченные перила. Судорожно втянула ртом воздух и, шурша шелками, осела на пол. Зрители дружно ахнули.

– Единым государством… – шепотом повторил Рогонт.

Соториус, дрожа всем телом, упал на колени, схватился за горло рукой, усеянной красными пятнышками. Патин, с багровым лицом и вздувшимися на шее жилами, рухнул на четвереньки. Лирозио, дыша с присвистом, завалился на бок, спиной к Монце, откинул в сторону руку, тоже в красных пятнах. Котарда дрыгнула ногой и затихла.

Публика пока безмолвствовала. Еще надеясь, видимо, что все это какая-то безумная часть церемониала. Кошмарная шутка.

Патин распластался ничком, Соториус опрокинулся на спину. Посучил ногами и замер.

Рогонт уставился на Монцу, она – на него, так же оцепенело и беспомощно, как смотрела когда-то на умиравшего Бенну. Он протянул к ней руку и открыл рот, но не сумел издать ни звука. Лоб под ободком короны сделался воспаленно-красным.

Корона… Все они прикасались к короне. Монца метнула взгляд на свою руку в перчатке. Все, кроме нее.

Лицо Рогонта исказилось. Он сделал шаг вперед, но нога подвернулась, и король Стирии рухнул на пол. Вытаращенные глаза невидяще уставились в никуда. Корона соскочила с головы, подпрыгнула разок, подкатилась к краю круглого помоста и упала в зал. Кто-то из зрителей издал пронзительный вопль.

Ухнул упавший противовес, скрипнули деревянные дверцы, и из клеток, искусно замаскированных по всему периметру зала, вырвалась в звездную ночь прекрасным щебечущим ураганом тысяча белых птиц.

Все, как и планировал Рогонт.

За исключением того, что из шести человек, которым предстояло объединить Стирию и положить конец Кровавым Годам, в живых осталась одна Монца.

Все – прах

Все – прах

Трясучка испытывал немалое удовлетворение, думая о том, что великий герцог Рогонт мертв. Верней сказать, король Рогонт… но теперь уж было все равно, как его называть. И при этой мысли губы сами раздвигались в улыбке.

Можно быть сколь угодно великим человеком, пока ты жив. Все теряет значение, когда возвращаешься в грязь. Что случается порой в самый безопасный момент. Из-за сущего пустяка. Один из друзей Трясучки вышел из семидневного сражения в Высокогорье без единой царапины. Утром, покидая долину, укололся о шип. Ранка загноилась, и через несколько дней он умер. Никакого смысла. Никакого урока. Разве что – быть поосторожней с шипами…