– Война ужасна! – Конь Челенгорма взбрыкнул на голыше, и генерал удержал его движением поводьев. – Но она и прекрасна! На войне человек может понять, кто же он есть на самом деле. Он становится как на ладони. Война показывает в людях худшее – алчность, трусость, дикость! Но она же раскрывает в нас и лучшее – доблесть, силу, милосердие! Так явите же мне сегодня ваше самое лучшее! И более того, явите его врагу!

Возникла недолгая пауза, пока последние фразы доносили до слуха стоящих позади, и по знаку ответственных лиц при Челенгорме воинство дружно вскинуло руки и громогласно возликовало. Горст поймал себя на том, что вносит в общее ликование свою писклявую лепту, и заткнулся. Челенгорм прогарцевал с торжествующе поднятым мечом, потом повернулся к полкам спиной и с тускнеющей улыбкой поскакал в сторону Горста.

– Хорошая речь. Прямо такая, призывная.

Ищейка сутулился в обшарпанном седле мухортой лошаденки, дуя в сведенные ладони.

– Спасибо, – откликнулся генерал, натягивая поводья скакуна. – Я просто пытался сказать правду.

– Правда, она как соль. По крупице вроде приятно, а от пересола тошнит.

Ищейка криво улыбнулся им обоим. Безответно.

– А доспех-то какой, просто глаза слепит.

Челенгорм с некоторой неловкостью оглядел свою несравненную кирасу.

– Подарок от короля. Все никак не находилось подобающего случая…

А и в самом деле, как же он найдется, если только ради этого не рваться навстречу своей фатальной участи?

– Так каков план? – осведомился Ищейка.

Челенгорм простер руку к застывшей в ожидании дивизии.

– Восьмой и Тринадцатый пехотные полки и полк Старикса выступят и поведут.

Впечатление такое, будто речь идет о свадебном танце. Значит, потерь наверняка жди больше.

– Двенадцатый и адуанские добровольцы образуют вторую волну.

Волны крушатся о берег, впитываются в песок, и след их пропадает.

– Остатки Ростодского и Шестого полков последуют в резерве.

Остатки, остатки. Мы все в свое время сделаемся остатками.

Ищейка, надув щеки, плавно выдохнул, оглядывая плотные ряды пехоты.