Словно почувствовав ее отчаяние (а скорее — не отчаяние, а взгляд) молодой обережник вскинулся.

— Клёна! — Он улыбнулся.

Не думая, как выглядит со стороны, девушка бросилась к нему.

— Птаха, вот и к отцу поедешь. Все хорошо. Воин надежный, обоз большой. Нескучно тебе будет. Да и поправилась ты. Вон и щеки округлились.

— Я… я…

Она задохнулась и прижалась к нему всем телом. От него пахло морозом и домом. Ратоборец обнял девушку и даже чуть-чуть оторвал от земли. Она взвизгнула и засмеялась.

— Рада? — неверно истолковал он ее порыв.

Глаза у Клёны были полны слез.

— Ты… я…

— Идем в дом, не стой, застудишься. Гвор, и ты проходи.

Но мужчина задумчиво смотрел на растерянную девушку с дрожащими губами и ответил:

— Ступайте, я пока коня вон расседлаю.

И он пошел к конюшне, словно не было при дворе служки.

А Клёна взяла Фебра за руку и повела со двора. Они неторопливо поднимались по всходу, рука в руке, и вдруг девушка остановилась, повернулась к своему спутнику и сказала:

— Я скучать буду…

Он улыбнулся и ласково погладил ее по щеке кончиками загрубелых пальцев.

— И я по тебе, птичка. Красивая ты какая стала. Женихов скоро толпа набежит.

Она смотрела на него своими огромными влажно блестящими глазами и вдруг тихо сказала:

— Я только за тебя пойду…

И залилась такой жаркой краской, что сама испугалась — не сгореть бы.