– Я ни за что…
– Ты знаешь, что я сделала в тюрьме Кауф, девочка? – Глаза ее пылают ненавистью при этих словах. Если бы я не знала ее истории, то могла бы подумать, что ненависть направлена на меня. Но это ненависть к самой себе. – Если бы ты знала, ты бы бросилась бежать от меня…
– Я знаю, что ты сделала. – Сейчас не время играть в благородство. Я хватаю ее за руку и тяну к Сорокопуту. Она не поддается. – Ты это сделала, чтобы спасти меня и Дарина. Потому что папа и Лиз никогда не были такими сильными, как ты, и ты понимала, что рано или поздно они нас сдадут, и тогда умрем мы все. Я поняла это в тот миг, когда узнала об этом, мама. И в тот же миг простила тебя. Но сейчас ты должна пойти со мной. Мы можем бежать…
– Проклятье… Девочка, послушай меня. – Кухарка хватает меня за плечо. – Однажды у тебя могут родиться дети. И ты поймешь, что легче претерпеть тысячу пыток, чем позволить хотя бы одному волоску упасть с их голов. Подари мне эту возможность. Позволь защитить тебя так, как я должна была защитить Л-л-л…Лиз, – это имя с трудом исходит из ее уст. – И как я должна была защитить твоего от… от…
Она рычит от ненависти к собственному заиканию, резко разворачивается и хватает лук. Стрелы, пущенные ею, безжалостно разят врагов.
Эта строка пророчества никогда не относилась ко мне. Призрак – это не я. Это она. Мирра из Серры, живущая после собственной смерти.
Но если пророчество имело в виду это, я буду сопротивляться пророчеству.
Мама разворачивается, подхватывает Сорокопута. Глаза Сорокопута широко раскрываются, она опирается на мою мать всем телом. Но та перекидывает ее на меня.
У меня нет выбора, кроме как принять ее, хотя колени мои от этого подгибаются. Сорокопут отчаянным усилием выпрямляется, стараясь держаться на ногах, опираясь на меня.
– Я люблю тебя, Л… л… Лайя, – звук моего имени, произнесенного мамой, – это больше, чем я могу вынести. Я отчаянно трясу головой, сквозь душащие меня рыдания пытаясь возражать ей.
– Расскажи своему брату всю правду, – говорит она. – Если он, конечно, еще ее не знает. Скажи ему, что я горжусь им! Скажи, что я прошу у него прощения.
С этими словами она выскакивает из укрытия и устремляется вперед, посылая в карконов новые и новые стрелы.
– Нет! – отчаянно кричу я, но все бесполезно, она бежит и стреляет, и, если я не сдвинусь с места, она умрет напрасно. Я смотрю ей вслед один бесконечно долгий миг, зная, что никогда не забуду этого зрелища. Не забуду ее седых волос, развевающихся по ветру, как знамя победы, ее синих глаз, сверкающих яростью. В самом конце своего пути она вновь становится Львицей, женщиной, которую я знала в раннем детстве. И сейчас она даже больше Львица, чем была тогда.