— Не кричи. Крик отнимает разум и восприятие, отвлекает от боли, уводит от процесса, закрывает цель… Не сопротивляйся боли, не пытайся убежать. Прими её. Впусти в себя, раскройся навстречу и растворись в ней. Стань этой болью, и она выпьет тебя, утешит. Сожжет, и твой пепел развеется… Боли не будет…

И снова она горела, чтобы снова очнуться в тишине… Тьма и покой… Тьма душила прозрачной тишиной… Её нет, но Джи… Он везде…

Не осталось ничего, только голос Джи струился вокруг и творил мир.

— Крошка?

Она открыла глаза.

Она дышит.

Воздух. Тепло.

Джи.

Её бог.

Её жизнь. Её смерть.

— Ты понимаешь, кто я?

Где-то глубоко и незаметно шевельнулся страх. Дрогнула и сразу забылась ненависть, и всю её проглотила любовь.

Крошка, с готовностью растворяясь и отдаваясь, бессознательно зашептала:

— Ты мой император…

— А кто ты?

— Я твоя часть…

— Почему ты живешь?

— Ты так решил…

— Присягай мне.

— Моя душа принадлежит императору, моя жизнь в руках императора, моя цель служить императору, — впервые она прочувствовала смысл присяги. Она повторяла ее много раз, заступая на дежурство у трона вместе с гвардейцами, сопровождая императора на приемах, и только теперь слова присяги прожигали её до дна и добивали; распинали, разрывали на куски, вырывая оборванные ростки того, что было её самой сокровенной частью, её духом.