— Крошка?

Генри! Дикое бешенство накрыло Крошку.

— Заткнись! — она зажмурила глаза и согнулась, прижимая к себе нож и пряча лицо между колен. Слова застревали, как колючие шарики. Не желали выпадать из спазматически сжатых челюстей и цеплялись за губы.

Генри прошёл в гигиенический угол и вернулся.

— Джи сказал ты будешь меняться в Стива, тебе нужна еда. Я наполнил ванну…

— Во-он! — захрипела.

Это невыносимое желание бросится к Джи, быть с ним немедленно, рвало кожу, взрывало сердце, бешено пульсировало во всём теле. Она любит его, она не может без него! Нет, это не любовь! Любовь не может быть так страшна и болезненна! Это одержимость! Безумное наваждение. Проклятье. Она не хочет! Ей не нужна такая любовь, такая ласка. Вблизи него она теряла себя. Когда Джи был рядом, то она переставала быть. Она превращалась в ничто… В воспринимающую мембрану существования Джи. Смогла бы она убить Джи? Она была уверена, что нет. Да, невыносимо хотелось прорвать ему грудь, воткнуть пальцы между рёбер, выломить каждое ребро с хрустом и криком, увидеть, как вздрогнут розовые доли лёгких и вырвать горячее, бьющееся и скользкое сердце! Раздавить в кулаке, чтобы тёплая кровь и раздавленные мышцы протекли между пальцами…

Смогла бы она жить, если бы Джи действительно умер?

Встала и легла в ванну. Уходя в горячую воду, положила нож на живот. Пытаясь впитать тепло, подставила больную ладонь под обжигающую струю… Боль перестала кусаться, но стала тяжело пульсирующей, давящей, словно в ладони вздувалось яйцо. Росла личинка. Злая личинка…

Боль, своя или чужая, может отвлечь. Может примирить с жизнью, дать близкую и легко достижимую цель. Принесёт не только опустошение, но и странное успокоение.

Крошка воткнула в ладонь нож, заикнулась и застонала, разрезая кисть, выпуская зло вон из своего тела, вымывая его кровью, уводя боль сердца в более острую, но успокаивающую и расслабляющую боль регенерации…

Эпилог

Эпилог

Джи еще какое-то время стоял, слушая, как Крошка неверными шагами и, почти теряя сознание от жалости к себе самой, бредет на место и опять бормочет стишки.

Кажется, получилось.

Наконец-то.

Но радости не было.

Долгожданный зреющий плод оказался несъедобным.

Но выглядит полезным.