Я выдержала его взгляд:

– Собираешься рассказать Нашире?

Казалось, молчание длилось вечность. Самые долгие секунды в моей жизни.

– Нет, – покачал он головой, – но она не дура и давно тебя подозревает. Рано или поздно догадается.

У меня скрутило желудок. Страж встал и направился к камину.

– Есть одна проблема, – произнес он, устраиваясь поближе к огню. – Мы спасли друг друга от неминуемой смерти и теперь связаны пожизненными узами, а это грозит определенными последствиями.

– Узы? – Под действием морфина мозг «плыл», доходило до меня туго. – Спасла тебе жизнь? И когда такое было?

– Трижды. Сначала перевязала раны, дав мне время оправиться и пойти за помощью. Потом поделилась своей кровью, предотвратив полусдвиг. Ну и наконец, не сдала меня Нашире. Скажи ты тогда правду, я был бы немедленно казнен. На моей совести много преступлений против плоти; наказание за них – смерть.

Никогда не слыхала о преступлениях против плоти, но спрашивать не рискнула.

– Получается, счет три – один, – хмыкнула я.

– Нет. Мне приходилось неоднократно спасать тебя и раньше.

– В смысле?

– Предпочитаю не вдаваться в подробности. Но поверь, это было много больше трех раз. Теперь мы не просто куратор и ученица и точно не хозяин и рабыня.

Я через силу затрясла головой:

– Что за чушь!

Облокотившись на камин, рефаит задумчиво посмотрел на огонь.

– Эфир отметил нас обоих особой печатью. Отныне мы обязаны всегда защищать друг друга. Золотая пуповина связала нас до скончания времен.

От такого пафоса тянуло захохотать. Происходящее напоминало шутку, если бы не одно «но» – рефаиты никогда не шутили.

– Значит, золотая пуповина?

– Да.