Я повернулся к Вилему:

— Кто это был?

— Один из гиллеров Лоррена, — сказал Вил. — Виари.

— Он хранист? — недоверчиво спросил я, вспоминая тихих бледных студентов, работающих в архивах: сортирующих, переписывающих, ищущих книги.

Вил помотал головой:

— Он работает в комплектовании. Они привозят сюда книги со всего мира. Совершенно другая порода.

— Я уж понял, — сказал я, бросив взгляд на дверь.

— С Виари Лоррен как раз и разговаривал, так что теперь ты можешь идти к нему, — сказал Вил, вставая и открывая дверь позади массивного деревянного стола. — До конца коридора. Там медная табличка на двери. Я бы пошел с тобой, но у нас мало людей и я не могу оставить пост.

Я кивнул и пошел по коридору, улыбаясь, потому что Вил тихонько напевал мелодию «Ишак, ишак». Потом дверь мягко захлопнулась за мной, и все звуки утихли — осталось только мое собственное дыхание. К тому времени, как я дошел до нужной двери, руки стали липкими от пота. Я постучал.

— Входите, — сказал изнутри Лоррен. Его голос был как лист гладкого серого сланца: ни малейшего намека на интонацию или эмоцию.

Я открыл дверь. Лоррен сидел за огромным полукруглым столом, а по стенам вокруг него от пола до потолка тянулись книжные полки. В комнате было столько книг, что не оставалось и пяди свободной стены.

Лоррен холодно посмотрел на меня. Даже сидя, он был почти с меня высотой.

— Доброе утро.

— Я знаю, что изгнан из архивов, магистр, — быстро сказал я. — Надеюсь, я не нарушаю запрет, придя к вам.

— Нет, если ты пришел с добрыми намерениями.

— Я заработал немного денег, — сказал я, вытаскивая кошелек. — И надеялся выкупить свою «Риторику и логику».

Лоррен кивнул и встал. Высокий, гладко выбритый, в черной магистерской мантии, он вдруг напомнил мне загадочного Молчаливого Доктора — персонажа, присутствующего во многих модеганских пьесах. Я подавил дрожь, стараясь не вспоминать о том, что появление Доктора предвещало катастрофу в следующем акте.

Лоррен подошел к одной из полок и вытащил маленькую книжку, в которой я с первого взгляда признал свою. Темные пятна покрывали обложку с тех нор, когда она промокла под ливнем в Тарбеане.

Я завозился с завязками моего кошелька, с удивлением заметив, как дрожат руки.

— Полагаю, она стоила два серебряных пенни.