— Что там? Что вы видите? — Я нетерпеливо схватил Леванида за бронзовый локоть.

— Какие-то люди прыгают с лодий на берег! — восхищенно прошептал алыберский царь. — Они вооружены! Они скачут прямо в воду и выбегают на песок, размахивая копьями… Нет, это не свежие силы от Чурилы! Это славяне! Я вижу широкие белые пояса, я вижу топоры!

— Паруса! Что изображено на парусах?! — простонал я.

— Странное изображение… — растерянно молвил царь. — Никак не пойму… Нечто вроде креста святого Андрея или александрийского гаммадиона, только изогнуто на славянский лад…

— Изогнуто? Вроде креста? — пробормотал я, поспешно перебирая в памяти все похожие магические символы славянства. Перуновы клещи? Китьи клыки старика Световита? Звездные снопы Стожара?

Пробный луч рассвета розовым ветром ударил с востока: даль мгновенно прояснилась, и я увидел…

На широких холстинных полотнищах, на нежно заалевших парусах неведомых лодий красовалась свастика. Не греческий гаммадион, не санскритский «солнечный костер» Будды и даже не венедский вырь-коловыверт. Свастика была бесхитростная и корявая — таких немало в полумрачных московских подъездах. Главное отличие подобных свастик — в их чарующей «неправильности»: крючья загнуты не в ту сторону.

— Тяжелый день, — вздохнул я саркастически. К нам приплыли фашисты. Наверное, я сплю? Может быть… скоро появятся ладьи под флагами ООН? Горынычи с опознавательными знаками НАТО на фюзеляжах?

В один день два иноземных вторжения — все-таки многовато, подумал я. Отхлебывая из бурдюка, я с неподдельным интересом следил за тем, как «фашисты» десантируются из лодий и агрессивно выбегают на берег. Этих парней совсем немало: несколько сот! Считайте сами: по тридцать славян-свастиконосцев на каждом двухмачтовом ушкуе…

Ну вот, началось: десантники с ходу атакуют несчастных унгуннов… Унгунны мечутся, рычат и рубят «фашистов» в кровавую капусту. Однако… согласитесь: даже если вы — могучий витязь-угадай, вам нелегко удержаться в седле, когда четыре ловких мужика одновременно пытаются отрубить вашему жеребцу ноги.

— Проклятие! Не дадут нам сегодня покрутить клинком собственноручно, — с досадой заметил царь Леванид. Потом хитро глянул сквозь прорези бронзовой личины, выдержал паузу и добавил: — Кажется, придется делиться боевой славой с неведомым флотоводцем…

— Это пожалуйста, — улыбнулся я. — Чего-чего, а боевой славы у нас теперь навалом.

Светлеет быстро. Вот уж видно, как остывает и дымится поле: движутся мутные глыбы коней с пустыми седлами, из низкого розоватого тумана торчат обломки копий — а вон жутковато чернеет колено согнутой мертвой ноги. Рядом в землю вонзена сорочинская сабля, на золотистой рукояти сидит сытая темная птица. Издалека, от неведомых лодий со свастиками на парусах, движется редкая цепь усталых человечьих фигурок — шагают через трупы, добивая раненых унгуннов, собирая трофеи. Да, это славяне — какой-то разношерстый сброд: крепкие парни в белых рубахах, сутулые метисы-полумохлюты с деревянными щитами на спинах, и рядом — самые настоящие ратники в кольчугах. Интересно, кто руководит этими босоногими десантниками?