Пленный волхв не смог ответить и на главный вопрос, интересовавший Данилу: чем вы очуриваете женщин? — Это брага из драгоценной травы, растущей на берегах небесной реки Суры. На грязной земле она известна под названием кропийной сароги. Мы смешиваем ее с другими зельями и делаем сладкий ветер, который учит людей внутреннему песнопению. — Что есть противоядие, как можно расколдовать очурованного человека? — Это невозможно. — Отвечай, гнида, или я выдам тебя моим удальцам. — Разворожить невозможно. Никогда. Человек, побывавший на берегах небесной реки, не пожелает опуститься обратно на грязную землю. Внутреннее песнопение поселяется в человеческой душе навсегда. Ни одно из земных растений не осмелится вызвать на магический поединок огненную сарогу-траву!

Данька подавил вздох и отошел к окну. Молодой шаман не лжет: он действительно не знает противоядия. А за окном весело. Кипит безумство факелов, пляска обнаженных кинжалов — победа! город наш! Но — Данька знал: нет никакой победы. Чуть вдали, над высоким берегом, под нежно вечереющим небом по-прежнему движется тупой злокачественный хоровод… Уже сломали рогатую часовню с непристойными идольцами, заглушили ноющую музыку, разбили кадильницы — они все танцуют. Как если бы музыка успела проникнуть внутрь и поселиться в размягченной душе.

Как испугалась бедная Рута, когда увидела эти медленные кольца! «Страшно-престрашно, братец, — зашептала, прижимаясь рыжей головкой к Данькиному плечу. — Тянет, словно чернота в коловодце!» Потом стиснула зубки, прыгнула вперед и вырвала из хоровода-коловода крошечную девушку, еще подростка… Трясет за плечи: «Проснись, миленькая!» — а сама плачет; а девочка закатывает красивые серые глазки и бормочет что-то чудовищно неблагозвучное и нескладное про горькую черешню да кривую радугу…

«Помоги, деда Посух, — глухо попросил Данька, в пояс кланяясь старому пасечнику. — Ты премудрый волшебник; ты знаешь, как их расколдовать». — «Я то премудрый, а ты, паря, видать, шавшем тупой, — серьезно ответил старик, раздумчиво теребя бороду. — Я не волшебник, тудысь-растудысь! А лекарштвие от зачурания ты и сам жнаешь». — «Правда?» — оживился Данила, поспешно полез в мошну и начал выкладывать на стол мешочки со снадобьями: «Может быть, толченый ядрань поможет? Или кострючий корень? Если смешать с распаром из цветков кочедыжника…» — «Ты не прошто тупой, — вздохнул пасечник. — Ты еще и жутко глупый! — И добавил, строго моргая голубыми глазками: — Жабудь про эту плесень. У тебя ешть другое оружье, куда посильнее…» Данька удивился: «Какое? Я не знаю». А в ответ: «Знаешь. Просто боишься вспомнить».