Причину своей непохожести на других силилась понять не только я. За спиной злые языки кумушек-соседок нашёптывали о купцах с Коралловых островов, что лежат у второго материка. У них, говорили женщины, были точно такие волосы и глаза. Однако богатые купеческие корабли, похожие на огромные стручки фасоли, последний раз заглядывали в наши края сто пятьдесят лет назад — вряд ли моя мать прожила столько времени, а подобных мне в нашем роду не было.

Торговцы, заглядывающие в нашу глушь, чтобы купить очередную партию овечьих шкур и шерсти (коннемарская порода высоко ценилась зажиточными гражданами Алдории), завидев меня, цокали языками и, не таясь, сообщали, что я очень красива. Красива? Я? Как может быть красива головёшка, вытащенная из потухшего очага? Подобные заявления немедленно поднимались на смех коннемарцами, а мне оставалось только плакать и со всех ног нестись домой, слыша презрительный смех и улюлюканье за спиной, не зная, чего ждать от будущего. Оно виделось туманным и далеким, напоминая предрассветную дымку на берегу; скорее всего, мне было предначертано закончить свои дни в полном одиночестве где-нибудь на окраине нашей деревни, как безумная старуха Молли-Энн, живущая в покосившейся лачуге, кромкой крыши касающейся земли, и не показывающая носа за пределы своего дома до наступления темноты. Едва верхний край солнца скрывался за горизонтом, старуха выскакивала из своей норы и принималась носиться по деревне, время от времени разражаясь бессвязной бранью и швыряя в стены домов пригоршни гальки, обильно сдобренные слюной. Жители деревни боялись выходить из домов с наступлением сумерек, опасаясь попасться бесноватой Молли-Энн по дороге. Мне кажется, с её смертью эта традиция не закончится, и ещё долго люди будут сидеть ночью за плотно задвинутыми деревянными ставнями, шёпотом поминая сумасшедшую Молли-Энн и не пуская на улицу детей после захода солнца.

Иногда после особо тяжёлого дня, когда ведро ледяной воды, вытащенное из колодца, казалось весом с корову, а тюленьи шкуры покрывались мерзкой коричневой коростой, резавшей пальцы при попытке выделки, мне казалось, что вся моя дальнейшая жизнь — неизбежная унылая дорога в серую даль, в конце которой маячит домик Молли-Энн.

Так я думала ровно до того года, когда мне стукнуло семнадцать. В тот год невиданная засуха выкосила траву меж камней, а южный ветер принес в Коннемару страшную заразу, от которой овцы мерли одна за другой. Даже старый знахарь Эйсон не мог ничего поделать, стали поговаривать о гневе безымянных богов.