– Нет, не успеем! Не уйдём! Ой, мамочки! Ой, догоняют!

– Тише, бляха-муха! Не пищи! – разозлился Анисим Кикиморов. – Парни, надо вот что… сбросить груз!

До полусмерти перепуганные лошади с трудом остановились. Тёмные от пота, трясущиеся спины и бока дымились на морозе.

Страх прибавил силы: парни подхватили сани, на ребро поставили – звенящие осколки вывалились в пухлые снега. Вторые сани дались потяжелей – грузу больше. А последние розвальни, рванув сгоряча, опрокинули вверх полозьями; оглобли вывернулись, хомут перевернулся как попало – стал душить светло-серого мерина; из него даже конские яблоки с перепугу посыпались…

Хладнокровный Кикиморов распорядился:

– Я распрягу и поеду верхом! Понужайте! Я их задержу!

Метров триста отделяло от волков.

Стая нарвалась на рыхлое поле, завязла в сугробах, скрываясь и выплывая на гребни, чернея концами хвостов. Но скоро опять под ногами залетных – промороженный гладкий настил, выручающий гонку. Самый сильный, самый молодой горячий зверь вырвался вперед, заскочил на зимник и легко, азартно, увлекая остальных, стелился по зеркальному накату, издалека рассчитывал прыжок под горло, пахнущее потом, – ветер доносил. Молодой и сильный спешил и аж подвизгивал от нетерпения.

Кикиморов стянул хомут и сбрую с жеребца. Сел верхом. Оглянулся: сани скрылись в прибрежных кустах, только девки воют.

Он вытащил наган. Крепкими пальцами потискал рифлёную рукоятку. Конь плясал под ним и приседал: коленки не держали – страх. Анисим успокаивал, гладил возле уха, что-то шептал, и выжидательно щурился, глядя в широкий набегающий лоб смельчака.

Слышным стало сиплое дыхание, видным сделался большой оскал. Жёлтые округлые глаза на мгновенье встретились с глазами человека, и что-то в сердце зверя содрогнулось; он почувствовал, что проиграет, и мгновенное это предчувствие сбило его с панталыку; чуть позднее нужного волк присел на задние лапы и, собираясь прыгнуть, обнажил клыки…

Из нагана вырвался огненный хлопок: первая пуля мимо саданула – только взвизгнула над ухом и зарылась в зимник; а второю пулей зверь подавился – прямо в пасть попала.

Смертельно раненный в прыжке, он завалился на бок, упал на твёрдый зимник и, ударившись башкою, выронил на снег розово дымящийся язык; сердце кувыркнулось где-то под ребром и выплеснуло в горло горячую волну…

Покашляв кровью, переярок приподнялся на предательски дрожащих лапах. Несколько секунд перед глазами плыла пелена, а когда рассеялась – он увидел нарастающую стаю, и в раскалённой россыпи рубиновых зрачков – ни жалости, ни пощады…