Волки задержались ненадолго. Клыками располосовали раненого, жадно похватали красные горячие куски с подбоем шерсти и, облизываясь, дальше бросились.

Парень гнал коня во весь опор. В ближайшей деревеньке, стоящей на пути, в доме у околицы – чуть ворота лбом не развалил.

23

Колокола – осколки, брошенные посреди реки на зимник, – замело метелями. Над большими этими белыми могилами кто-то поставил деревянные кресты. (Говорили, что это Звонарёв постарался). Чёрный ворон часто прилетал туда, сидел на крестовине, картаво каркал что-то радостное, громкое.

Весной, после первых припёков, деревянные кресты порушились. Сугробы, стоящие могильными курганами, просели, подтаяли. Безобразные осколки показали бронзовый оскал из-под снега. У комсомольцев была надежда подобрать то, что с возу упало, но ничего из этого не вышло. Пока собирались, чесались – солнце припалило так, что будь здоров. По истончённому и треснувшему льду подбираться было рискованно – отступились.

В ледолом река зашевелилась, пошла на север, и затонули «божьи голоса», и стало это место называться Колокольным перекатом. С годами в памяти стёрлась причина такого названия. Колокольный перекат, рассказывали, потому, что в ледоход бьётся эхо среди скал, так звонко бьётся – издали напоминает перезвон колоколов…

Седой звонарь, покуда жил, частенько здесь бывал и плакал: сентиментальным сделался старик, странноватым; говорил, например, будто отныне в белом храме «белая волчица молебен служит», будто видел он её и мальчишку со свечой – волчьего сынка.

Ночами и правда в церкви чудились огонёчки какие-то, шорохи, только чудились они лишь таким, как этот Звонарёв…

Однажды после Рождества – в годину гибели колоколов – старик увидел вечером трёх басовых богатырей на колокольне. Шёл мимо, глянул и попятился от наваждения:

– Свят! Свят!.. – Старик перекрестился. – Вернул мне радость Господь Бог!.. Вернул!

Быстро-быстро, как в далёкой молодости, Звонарёв поднялся на колокольню. Глядь-поглядь, а там – пусто. Там тихо. Но тихо – до звона. Если прикрыть глаза – звон так и наплывает из-под купола старинной колокольни.

Звонарь стоял с закрытыми глазами. Слушал призрачные звоны. Вспоминал, как начиналась его колокольная грамота. Он сначала попросту прислуживал в этом белом храме, подавал кадило и всякую другую мелочь, необходимую при свершении обряда богослужения. Но больше всего он любил прислуживать на колокольне – душа туда тянулась. Другие ребятишки тоже были не прочь позвонить, но у них это больше было похоже на баловство, на озорство. В душе у них не было звона, вот что самое главное. А у него, у Звонарёва, душа звенела, вот какая штука. Вот почему он так скоро, так ловко научился обращаться с колоколами. Он их любил всей душой. Он и теперь их чувствовал, когда руку в пустоту вытягивал. Вот здесь находился – да и теперь находится! – Праздничный Колокол, самый тяжёлый, который голос подаёт только в дни великих русских праздников или в пору каких-то особых торжественных случаев. А тут – немного в стороне – Воскресный Колокол. Этот поменьше. Этот – по воскресным службам. А если дальше руку протянуть – там тебя ждёт Полиелейный Колокол. Этот будет голосить в полиелей, который свершается только на воскресной и праздничной Утрени. А вот этот колокол – Простодневный или Будничный – это колокол-пахарь, извечный трудяга. Все дни работает, а в праздник отдыхает. А это Постный Колокол – голос подаёт только в дни Великого Поста.