Именно Бенедикт предложил завернуть ее – найти в жилище близнецов самые лучшие покрывала или одежды и завернуть в них Мекаре, точно мумию. Тогда, сказал он, можно будет в целости и сохранности перенести ее на север.

– Помнишь, Мариус же завернул Царя и Царицу перед тем, как увозить их из Египта.

Что да, то да. Если, конечно, Мариус не врал.

План сработал. На великолепной зеленой тунике Мекаре из шелка и хлопка, расшитой золотом и драгоценными камнями, не оказалось ни пятнышка, даже переодевать не надо. Лишь завернуть – медленно-медленно, нашептывая слова ободрения, слой за слоем укутать ее в чистые простыни и одеяла. Казалось, ей даже приятно было прикосновение шелкового шарфа, которым ей завязали глаза. Или ей просто было все равно. Ее уже давно ничего не волновало и не заботило. Она давно перестала замечать, если что-то вокруг шло не так. Что мы, мы сами, стали такими чудовищами! Нет, даже думать невозможно. Рош передернулся.

Гладкий ход процедуры прервался лишь на миг, на один пугающий миг. Обернув голову Мекаре шелковой тканью, Бенедикт вдруг попятился, чуть не упал, стремясь как можно скорее отойти в сторону, и замер, во все глаза уставившись на нее.

– В чем дело? – спросил Рош. Паника – штука заразная. – Да говори же!

– Я что-то видел, – прошептал Бенедикт. – Видел что-то, что, кажется, видит она.

– Да тебе померещилось. Ничего она не видит. Давай, заканчивай.

Что это было? Что привиделось Бенедикту?

Рош даже знать не хотел – и не смел хотеть. Но не мог не гадать.

После того как Мекаре надежно и прочно, точно покойницу в саван, обернули разноцветными шелками, ее можно было наконец уносить прочь отсюда, из этого жуткого места, оскверненного убежища Маарет. Рош уже вдосталь насмотрелся на комнаты и кладовые, на книги, пергаменты, древности и диковинки, на столы, компьютер и все остальное – более, чем насмотрелся! Все кругом пропиталось смертью. Можно было, пожалуй, взять себе золото или драгоценности, но ничего такого ему не требовалось, да он и не притронулся бы к ним. Даже мысль о том, чтобы похитить сокровища умершей, казалась святотатством. И никакими доводами разума Рош не переубедил бы себя.

Стоя у садовой ограды, он обернулся и, вытащив чеку из принесенной с собой гранаты, швырнул гранату в освещенный дверной проем. Прогремел взрыв. Над зданием взметнулись языки пламени.

Потом Рош с Бенедиктом перенесли свою безмолвную ношу на это побережье, в заранее выбранное убежище, снятое для них смертными поверенными из расчета «чтобы побыстрее», и уложили в прохладном подвале с крохотными окошками, которые предприимчивый Бенедикт в два счета заколотил. Лишь доносящийся из туго спеленутого свертка стук сердца выдавал присутствие жизни.