Тому существу, тому созданию, которым он стал теперь, уже не требовалось ни в чем признаваться своим любимым, не требовалось ждать от них одобрения – лишь надо было самому любить их всей преображенной душой, самому одобрять их цели и поступки. Когда-то давно Арман назвал его плодом своей эпохи – что ж, пожалуй, так оно и есть. Но теперь он видел, что породившая его темная и яркая эпоха со всеми своими обветшалыми верованиями и обреченными восстаниями – всего лишь начало, лишь плодородная нива. А все его былые метания и внутренняя борьба, когда-то столь ценная сама по себе – лишь призраки прошлого, из которого он, вопреки себе самому, все же вырвался.

Он не погиб. Возможно, это – единственное его настоящее достижение. И все же он уцелел. О да, он много раз терпел поражение, но удача не оставила его. И вот теперь он оказался здесь, целый и невредимый, смиренно принимающий этот факт, хотя и сам не ведающий истоки своего смирения.

Однако теперь впереди маячили новые цели и задачи, новые проблемы и сложности – несравненно более дивные и великолепные, чем он когда-либо мог предположить. И он искренне стремился в это будущее, в то время, когда «ад не будет властен над нами», а Путь Дьявола станет Путем Народа Тьмы – народа, а не детей. Дети выросли.

Не счастье, нет – и не простое удовлетворение. Покой, вот что это такое. Покой.

Из глубин дома доносилась музыка Антуана и Сибель. Теперь они играли неистовый вальс Чайковского – вальс из «Спящей красавицы». Музыка звучала все громче, разливалась чарующими глиссандо Антуана и мощными аккордами Сибель.

О, до чего же по-новому воспринимал Луи эту победоносную мелодию! Лишь теперь он по-настоящему открылся ей, признал ее великолепную правоту.

Он прикрыл глаза. Подбирал ли он слова этой бурной мелодии, пытался ли выразить рвущееся из души твердое знание? «О да, я хочу, я принимаю, лелею в сердце все это – желание вечно осознавать эту красоту, позволить ей стать моим путеводным светом…»

Все быстрей и быстрей играли пианино и скрипка, все слаженней, точно единое целое, выводили они песнь веселья и славы.

Внезапно его раздумья прервал какой-то посторонний звук. Будь начеку! Музыка оборвалась.

На верху кирпичной стены слева от него притаился во тьме какой-то человек. Он не видел Луи, но тот отлично его различал. Сибель с Антуаном осторожными шагами приблизились к стеклянной галерее, что шла по задней стороне всех трех соединенных домов. Луи слышал учащенное, тяжелое дыхание смертного.

Незваный гость, одетый в черные куртку и штаны и черную же бейсболку, спрыгнул на мокрую траву и с плавной кошачьей грацией метнулся из кустов навстречу льющемуся из окон дома тусклому желтому свечению.