Брат Захария взглянул на них с новым интересом. Прядки в волосах вампирши были выкрашены в неоново-желтый цвет, алое ципао[1] очень ей шло, и, несмотря на сказанное ею, она улыбалась словам своего спутника. Юноша был кудряв, миловиден и всем своим видом излучал презрение. Под горлом у него, где мог бы висеть крест, виднелся шрам от ожога.

Полагаю, у нас есть общие друзья, сказал Брат Захария.

– Не думаю, – возразил Рафаэль Сантьяго. – Друзей у меня нет.

– Ой, ну спасибо тебе большое, – сказала стоявшая рядом девушка.

– Ты, Лили, – холодно произнес Рафаэль, – моя подчиненная.

Он вновь обернулся к Брату Захарии.

– Я так полагаю, вы имеете в виду чародея Магнуса Бейна. Этот мой коллега всегда имел с Сумеречными охотниками куда больше дел, чем мне представляется допустимым.

Интересно, подумал Захария, а говорит ли эта Лили на мандаринском наречии? Безмолвные Братья, изъяснявшиеся передачей мысли, в языках не нуждались, но по родному Захария порой скучал. Бывали ночи (в Безмолвном Городе всегда стояла ночь), когда он и имени-то своего не помнил, но помнил, как его мать, или отец, или нареченная говорили на мандаринском. Его невеста учила ради него китайский – тогда он еще думал, что доживет до свадьбы. Он был бы не прочь подольше поговорить с Лили, но тон ее спутника ему не очень понравился.

Поскольку вам, судя по всему, до Сумеречных охотников дела нет, а в наших общих знакомых вы заинтересованы слабо, заметил Брат Захария, зачем вам понадобился я?

– Мне нужно поговорить с Сумеречным охотником, – сказал Рафаэль.

Так почему бы не отправиться в ваш Институт?

Рафаэль презрительно усмехнулся, обнажив клыки. Никто не умел усмехаться так, как вампиры, а этот вампир усмехался особенно мастерски.

– Этим Институтом, который вы называете моим, заправляют… как бы помягче выразиться… фанатики и убийцы.

Мимо прошел фэйри, торговавший лентами с вплетенными в них чарами иллюзий; за ним тянулись голубые и лиловые флаги.

Выразились вы не особенно мягко, не удержался Брат Захария.