– Прекратите! Перестаньте их дергать и так грубо с ними обращаться! Немедленно все положите!

Радостный шум стих, и взгляды всех собравшихся обратились на удачненскую женщину, которая стремительно приближалась к тесной группе хранителей. На ее щеках пылали алые пятна гнева, и она дрожащим от ярости голосом вопросила:

– Тимара и Рапскаль, о чем вы думали, когда забирали вещи из города? Мне необходимо точно знать, где именно вы их нашли, и нам надо их измерить, и…

– Элис. Прошу тебя. – Тимара ответила гораздо более тихо и почти спокойно. – Я понимаю, что для тебя значит этот город. Я знаю, что тебе хочется узнать все его тайны, и что ты считаешь, будто нам нельзя даже пыль на полу потревожить, пока ты про нее не напишешь. Я понимаю, что…

– Ты ничего не можешь понять! – По напряженному голосу Элис было заметно, что она пытается справиться с собой. – Ты еще наполовину ребенок и не знаешь мира, если не считать тот лес, в котором ты росла. Если бы ты жила в Удачном, видела поток сокровищ и артефактов Старших, проходящий через рынок, чтобы рассеяться и потеряться в большом мире… Это удивительные вещи, но к ним относятся, как к диковинкам, которыми могут наслаждаться только богачи и коллекционеры. И в половине случаев людям, у которых эти вещи оказываются, нет никакого дела до того, откуда они взялись – им важно только удивить окружающих своим новым приобретением.

Тимара молча застыла под обрушившимся на нее потоком слов. Ее лицо оставалось неподвижным. Татс заметил, как это смутило Элис: ее голос, продолжающий звучать в тишине, начал чуть дрожать.

– Я многие годы изучала Старших, работая с отдельными кусочками, которые грабители и хищники оставили ученым, пытающимся их понять. Раз за разом я досадовала, получая несколько страниц какой-то рукописи, обрывок длинного гобелена, явно сделанного в честь какого-то важного события, или несколько инструментов, для которых, знай я, где они были найдены, можно было бы определить их назначение. У нас есть шанс – и, боюсь, этот шанс будет у нас очень недолго – до того, как орды обрушатся на Кельсингру и превратят ее в голый камень и мусор. Неужели вы начнете ее разрушать еще до того, как они сюда доберутся? Неужели вам нет дела до вашего наследия?

Ее слова были встречены молчанием. Татс чувствовал себя опустошенным. «Это день разрушений, – подумал он. – Разбито мое сердце. Разорвана дружба тех, кто добирался сюда вместе. Сегодня мы все отдаляемся друг от друга».

Элис говорила с хранителями с позиций их общей истории – той, в которой его народ практически не играл роли. У него не было предков, которые бы жили в Дождевых чащобах. То, что он начинает покрываться чешуей и приобретает телесные признаки Старшего, вызвано теплым отношением его драконицы. Слова Элис напомнили ему о том, что он вошел в эту экспедицию как чужак, будучи единственным хранителем, не измененным Дождевыми чащобами. У него появилось ощущение, будто он не имеет здесь права голоса – и тут же с новой болью подумал: не поэтому ли Тимара предпочла ему Рапскаля? Может, это общее происхождение для нее важнее долгих лет их дружбы?