Она вспомнила, как стояла в Вестибюле станции Глориана в тени громады из ржавого железа, служившей вокзалу крышей, слушала грохот и гул голосовых усилителей, которые передают приказы Локомотивов, отмеряют часы и внушают страх, как и велят им Локомотивы. Но в Глориане таких устройств — несколько дюжин, поэтому их отзвук отражается десятки раз, и шум заполняет каждый уголок разума. Лаури же не сумел дотащить до Нового Замысла больше одного устройства, и этого явно недостаточно. Голос звучит отовсюду, но не глубокий. Это визг, который издает машина, работающая на пределе и уже готовая выдать сбой. Она воет, гудит, слова становятся неразборчивыми. Он раздавался эхом. Лив молилась о том, чтобы машина сломалась.

— СЛУШАЙТЕ, ЖИТЕЛИ НОВОГО ЗАМЫСЛА. У МЕНЯ ЗДЕСЬ ПЛЕННИК. ОДИН ИЗ РАЗВЕДЧИКОВ. ГОВОРИТ, ЕГО ЗОВУТ ХЭЙВОРТ. ВОТ, ПОСЛУШАЙТЕ.

Раздался другой голос, он кричал и молил о пощаде, становясь все пронзительней, — и скоро эти крики было уже не отличить от грохота машины — точнее, от его отголосков, все еще слышных на улицах города.

И вдруг воцарилась тишина.

Халгинс взглянул на небо. Поднял дрожащие руки к голове — но отчаянно удерживался, чтобы не поддаться панике и не зажать ладонями уши. Лив потянулась к нему, чтобы успокоить, но передумала и отступила на шаг. Он ничего не заметил.

— СЛЫШИТЕ? ОН РАСКРЫЛ МНЕ ВСЕ ВАШИ СЛАБОСТИ, ЭТОТ ХЭЙВОРТ. МЫ ЗНАЕМ, ЧЕМ ВЫ РАСПОЛАГАЕТЕ, — И ПОЧЕМУ НЕ СМОЖЕТЕ НАМ ПРОТИВОСТОЯТЬ. ОДНАЖДЫ ВЫ УЖЕ СБЕЖАЛИ ОТ НАС. ВЫВЕДИТЕ СТАРИКА, И МЫ ОСТАВИМ ВАС В ПОКОЕ. ПОВТОРЯЮ, ОТДАЙТЕ СТАРИКА, И МЫ УЙДЕМ! — Лив отступила от Халгинса еще на шаг. — ВОТ ЧТО МЫ СДЕЛАЕМ, ЕСЛИ ЕГО НЕ БУДЕТ ЗДЕСЬ ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА...

Раздался кашель — оглушительный, как удар грома. Голос снова заговорил, но невнятно — теперь он бормотал, разражался пространными тирадами и выл, то отдаляясь от мембраны усилителя, то приближаясь к ней вплотную, словно этого Лаури шатало от нервного напряжения.

Лаури отвернулся от усилителя и прикрыл мембрану рукой, пытаясь придумать, какой именно ужас должен грозить Новому Замыслу. Не отличаясь богатым воображением, он просто снова вспомнил, как впервые столкнулся с войском Республики. Перед глазами проплыли образы долины Блэккэп — колючая проволока, грязь, ядовитые цветы, которых там просто не счесть. Он вспомнил, как полз по грязи, а снайперы Республики отстреливали мальчишек вокруг него, одного за другим, словно дети Линии были ничтожнее муравьев, — руки стрелков ни разу не дрогнули, а ясные глаза смотрели пристально и беспощадно. Воспоминание это на миг возбудило его.