– А ты у нас какой? – удивленно спросил воевода.

– А я – опричный, – развел руками тот. – Причем стал им до того, как дедов титул получил, а значит, запреты вотчинным меня не касаются.

– Ну ты жу-ук, – протянул Подольский.

– Федор Георгиевич то же самое сказал, когда мы договор на аренду моего «Атланта» подписывали, – изобразив печаль-кручину, тяжко вздохнул Кирилл. – А ведь я не для себя, для людей стараюсь. Посадским помог избавиться от запрещенного имущества, Громовым помог найти нужный им аппарат… А что себя не обидел – так ведь не во вред окружающим же!

Вспомнив действительно появившийся у Громовых год назад тяжелый транспорт, уже успевший стать предметом зависти некоторых боярских родов, Ингварь заперхал.

– Ну ты, Кирилла… ну… – ошеломленно пробормотал он.

– Да понял я, понял, дядя Ингварь. Жук, конечно, – отмахнулся юноша.

Подольский покачал головой.

– Не о том речь, «племяш», – наконец проговорил он и, помолчав, добавил: – Гранд, опричник, владелец наемного отряда и совладелец производства гражданских тактиков, а теперь, выясняется, что еще и хозяин двух экранников… Как же я порой жалею, Кирилл, что мой Ромка на тебя не похож.

– Не стоит, – неожиданно серьезно отозвался он. – Не жалейте. Все эти красивости… без них можно прожить, и прожить счастливо. А Кириллу Громову они стоили жизни, дядька Ингварь, в прямом смысле этого слова. Поверьте, это не та цена, которую стоит платить за подобные вещи.

– Я слышал кое-какие сплетни о том, что случилось в Беседах незадолго до смерти старого Георгия, – нахмурившись, ответил Подольский. – Значит, слухи не врали?

– Не знаю, я-то их не слышал, – слабо улыбнулся Кирилл. – Но если речь о том, что при попустительстве старика я чуть не сыграл в ящик, то это правда. Львович говорил, что во время своего последнего визита в медкрыло, я трижды от него сбегал на тот свет… И скажу честно, иногда мне кажется, что одна из попыток все же удалась. По крайней мере, с прежним Кириллом Громовым я себя никак не ассоциирую. А тот мальчик, что приезжал в гости к своему единственному другу Ромке Подольскому, умер в регенерационной ванне от глубоких ожогов восьмидесяти процентов тела два года тому назад.

Ингварь не сдержался, выругался и, бросив опаливший ему пальцы окурок, со злостью вдавил его каблуком в землю.

– Как боярин вообще мог подобное допустить?! И куда смотрел Федор? Н-наследничек, чтоб его!

– Федор Георгиевич слишком редко появлялся в поместье, чтобы видеть, что происходит с его домашними, и уж тем более разбираться в их дрязгах, – ровным, спокойным тоном ответил Кирилл. – А Георгий Дмитриевич… он был безумен. Такое случается с сильными одаренными, прошедшими войну. Близость Эфира, наполненного болью, смертью и страданиями тысяч людей, оказывает на них… нас… весьма пагубное влияние. Если не уметь от него защищаться, конечно. Но какой стихийник знает об этих методах? Вот и Георгий Громов не знал. Презрение к эфирникам сыграло с ним злую шутку, как, впрочем, и со многими-многими другими гриднями и ярыми. Но если иные бояре, заставшие ту войну, по ее окончании добровольно передали главенство в роду своим наследникам, то старый Громов не смог отказаться от власти, а среди окружающих его людей не нашлось никого, кто смог бы распознать его безумие и решился спорить с сильнейшим ярым Пламени в России.