Лошади без всякой спешки бежали по пустынным улицам, колеса экипажа разбрызгивали лужи, где лишь пугая пешеходов, а где и обливая их грязной водой. К вечеру погода прояснилась, низкие тучи начало относить от города, но вместе с сумерками в город прокралась молочная пелена тумана. Фонари горели в ней оранжевыми кругами и почти не светили, мало что можно было разобрать и на расстоянии пары десятков шагов.
Появилось чувство слежки.
– Не нравится мне этот туман, – пробормотал Рамон, выбираясь из коляски. – Ни черта не видно…
Я кивнул и настороженно огляделся по сторонам. Застроенная однотипными доходными домами улица протянулась по самой окраине иудейского квартала, и сейчас за нами с интересом наблюдали жуликоватого вида молодчики, что подпирали стены в подворотнях и сидели на ступеньках под навесами парадных.
Каково было возвращаться сюда каждый вечер преуспевающему помощнику управляющего?
– Наверное, у него толстуха-жена и десяток детей, – предположил Рамон. – Все его деньги уходят на одежду и пропитание, поэтому он и снимает квартиру в этой дыре. Или у него престарелые родители, нуждающиеся в дорогих лекарствах. А может…
– Умолкни, – потребовал я, поднялся на крыльцо и постучал в запертую дверь. Вытащив из портфеля список банковских работников, повел пальцем по списку жильцов, и, когда на улицу выглянул консьерж, как раз читал:
– Левински, Малик… Малк! – после этого поднял взгляд на иудея средних лет и спросил: – Аарон Малк здесь проживает?
– Здесь, – подтвердил консьерж.
– Он у себя?
– Нет.
Я выжидающе посмотрел на собеседника, не дождался от него ничего, кроме этого краткого отрицания и возмутился:
– Мне клещами из вас каждое слово вытягивать? Когда он появлялся последний раз?
– А в чем дело? – насторожился иудей, нерешительно отступая под моим напором вглубь коридора.
– Мы представляем Банкирский дом Витштейна! – продолжил я, не снижая темпа. – Вы слышали о Банкирском доме Витштейна?
Консьерж кивнул.
– А о недавнем инциденте, связанном с этим почтенным учреждением?
И вновь консьерж подтвердил свою информированность скупым кивком.
– Тогда вам известно, кто я и зачем я здесь.
Иудей досадливо поморщился: