Странное оцепенение наконец оставило меня, я поднялся с черепицы и посмотрел на площадь. Некоторым гостям церемонии открытия стало плохо, к ним пробирались санитары с носилками, но никто не связал происходящее с лекторием.
Никто попросту не знал о некоем
– Солнечный удар! – прошипел я себе под нос и прикоснулся к саднящему затылку. Пальцы оказались выпачканы кровью, что-то теплое и липкое стекало за ворот робы.
Машинально я потянулся к таланту сиятельного и попытался залечить рассечение, но рана и не подумала затянуться. И сила – я больше не чувствовал ее размеренного биения. Тело превратилось в тюрьму, теперь не в моей власти было управлять им и менять обличья.
Дьявол!
На миг накатила паника, но я сразу справился с ней.
Ничего! Пройдет! Я ведь знаю, что дело вовсе не во мне, а всего лишь в некоем передатчике. Именно об этом и говорил Густав Гольц. Излучатель лишил сил всех сиятельных, а возможно, и не только их…
Со стороны лектория вдруг донесся раскатистый отголосок выстрела. И сразу загрохотало над головой. Многоствольные гатлинги одного из висевших над площадью дирижаблей вдруг прошили длинными очередями два других цеппелина сопровождения, и те начали быстро терять высоту, опускаясь на крыши ближайших домов.
Императорское воздушное судно выплюнуло в сторону обезумевшего дирижабля дымную полосу, сияющая точка угодила точно в гондолу и взорвалась. Кабина разлетелась сотнями осколков, вспыхнула всепожирающим пламенем.
Толпа ринулась с площади, возникла давка. Всюду звучали крики, стоны, свистки констеблей.
Дирижабли с простреленными баллонами не причинили особого вреда, а вот пылающие обломки взорванного летательного аппарата рухнули на один из домов, и там немедленно вспыхнул пожар. Крыши начали стремительно пустеть; зеваки торопились как можно скорее очутиться в безопасности. Вышло это далеко не у всех. Кто-то поспешил и сорвался с лестницы, кто-то не удержался на краю крыши и рухнул вниз.
В лектории продолжали грохотать выстрелы, и не было никакой возможности понять, кто с кем ведет там бой, но все же я спускаться с опустевшей крыши не стал и залег за коньком с биноклем в руках. Люди разбегались, полицейские и гвардейцы пытались навести порядок, помогали раненым, сдвигали заграждения, выставляли оцепление.
Но они и понятия не имели, что именно происходит, и не знали, на что, а точнее – на кого следует обращать внимание. А я знал.
Профессора Берлигера я заметил, по большому счету, совершенно случайно. Просто, оглядывая в бинокль площадь, вдруг уловил знакомый силуэт. Профессор сразу затерялся среди разбегавшихся во все стороны людей и вынырнул уже у входа в боковой переулок. Скрылся в нем, а следом два крепких парня завели сгорбленного господина Гольца, который едва переставлял ноги.