Болт оказался коротким и грубым, скрутился как вбитый – «не уровень Волкявичюса, но может быть так и задумывалось». Болт выпал и тут же утонул в песке. Верхняя часть рога подалась и должна была двигаться, но что-то ей мешало. «А, понял!» Заяц повернул рог как ключ, «вниз, немного в сторону, а дальше как… а дальше как ножны меча»! Верхняя часть левого рога снималась «как ножны» – она скрывала загнутый полумесяцем нож, острый и тонкий как лист бумаги. Держался он ещё на двух болтах – один скреплял его с нижней частью рога, другой «подстёгивал» к ремню.

«Беру, беру! Беру свои слова обратно! Работа тонкая, Волкявичяу! Красиво.»

Лапа соскользнула, заяц упал. «Совсем сил нет! А уши? А уши стоят! Хорошо! Хорошо…

Хорошо, что уши стоят…»

Внезапно лужа окрасилась красным и как буд-то углубилась. Стены завибрировали в знакомом уже до настояшей боли ритме, «задышали», покрываясь венами всех оттенков вен – лилово-красным, лилово-синим, буд-то съедающим их чёрным, ядовитым и гнилым. Из густеющей кровавой лужи стала вылазить большая жаба. «Это… Квако? Я же убил тебя! Откуда ты взялся? Червём ко мне приполз?» За Квако вылазила другая жаба – «Квакевич! Палач!». Третьей жабой был Квака.

Заяц: Чего? Чего вы тут забыли?

Квако: И правда, ква! Скажи-ка, Квака ква! Чего мы тут забыли?!

Квака: А что, ква, квакать, Квако? Вот к нему, ква! К нему, ква, пришли!

Квакевич: Явились, ква!

Квако: Явились, ква ква ква! Явились!

Заяц: Чего вам надо?!

Заяц жался к стенке и бился об неё головой. Дрыгался всем телом бешено и хаотично – извивался дико, как буд-то сам себя хотел сломать. Ему не хватало воздуха, он задыхался. Он был уверен, что душат его чёрные вены этого злого и проклятого, дышащего, но не дающего дышать, зиндана. «Эти чёрные-чёрные вены!»