– Так не интересно, – пробурчал Альфонсо, возвращаясь в казарму, – не героический поход в Лес, а избиение слабых зверюшек.

– Как хочешь, – сказал Шуберт, вернул Альфонсо его арбалет, кинжал и плащ, – развлекайся опасностью, Дикарь.

Поход «отряда Х», как окрестили их все, кто знал о походе, а это были все, был строго секретен, в той его степени секретности, когда все в округе знали, куда, кто и зачем идет, но болтать об этом в открытую было нельзя. Провожать разведку никто не пошел, даже Вильгельму запретили появляться, что немного расстроило Альфонсо. Через поле отряд провезли на рассвете на автомобиле – Альфонсо невольно отвернулся от того места, где Феликса разорвало пополам медведем, но что-то насильно повернуло его голову чтобы хоть глазком увидеть место гибели своего друга. Друга он не увидел, а медвежьи кости так и торчали посреди поля – желтые, засохшие, на них очень удобно располагались птички.

Помимо Альфонсо и Шуберта, в походе участвовали еще четыре разведчика, имен которых Альфонсо не узнал, зато знал их позывные – читай, прозвища. У Шуберта было прозвище – и тут, неожиданно- музыкант (почему, Альфонсо не знал). Вторым разведчиком был Крюгер маленький, скрюченный атмосферным давлением сварливый и вечно всем недовольный мужик, похожий больше на старичка, однако с несвойственной его фигуре силой, тем более опасной, что ее было не сразу видно. Был он снайпером, из-за его горбатой спины постоянно торчала огромная, для него, винтовка, калибром 12,7, которую Крюгер называл «болталкой». Что это значит, Альфонсо не знал, а когда спросил, ему ответили, что это «болтовка», а когда он спросил, что значит «болтовка», грубо – раздраженно ответили, что это винтовка с продольно- скользящим затвором, технология изготовления которой была известна еще задолго до Третьей мировой войны. И больше Альфонсо ничего не спрашивал.

Вторым разведчиком был Вальтер – большой, жирный, казалось бы, неповоротливый, но на самом деле – поворотливый и сильный – по крайней мере пулемет, казалось, нисколько его не тяготит, даже с двумя пулеметными лентами за спиной. Вот Вальтеру, в отличии от Крюгера, Лес казался прогулкой, отпуском от постоянного мелькания перед глазами картины, когда сквозь дым и треск пулемета, видно, как твои пули за секунды разрывают на куски сотни тех созданий природы, которые росли и развивались годами. За постоянной веселостью и громким, неестественным для Леса, смехом, скрывался гноящийся нарыв боли от постоянного нервного напряжения войны и видов убийств. Вальтер тщательно скрывал эти чувства даже от себя, но Альфонсо понимал его, почувствовал его состояние моментально, поскольку, в глубине души, сам был таким же.