– Это да. А тебе приходилось иметь дело с оборотнями? – спросил я.
– Нет, но свои говорили, что ваша братия хороша на вкус.
Он расхохотался, я улыбнулся. Сердце мое колотилось.
Я поинтересовался:
– А ты не боишься, что это я могу отрезать
– С чего бы? Моя шкура прочна, как гранит. Сломаешь свои тонкие собачьи коготочки. Жаль тебя, забавник, но на этом месте для тебя все кончается.
– Вот не знал, что огры настолько прочны. И когтем не проймешь? И ножом тоже?
– Конечно. И еще пулей. Они отскакивают. Но тебе это бесполезно, – проговорил он. – Судя по тому, что я слышал, у тебя даже нет при себе пистолета.
– Какая жалость, – сказал я ему, выхватывая украденный 32-й и всаживая пулю в левый глаз Буханка.
13
13
Дело, собственно, в том, что…
Неважно, насколько ты крепок и насколько силен. Неважно, что твоя шкура из камня или на тебе полный доспех. Все это хорошо и даже прекрасно, однако я установил, что пули в черепушке достаточно каждому.
Потом – глаза. Давай действуй, покажи мне, у какой твари, естественной или сверхъестественной, пуленепробиваемые глаза? Хочешь знать, сколько таких?
Ни одной.
Ни одной поганой твари на земле или в том измерении, которое ты захочешь назвать.
Пуля, пробившая глаз Буханка, не могла проломить ту чертовщину, из которой была скроена его черепушка, и загуляла внутри, превращая мозги в сливочный швейцарский сыр.
Бууу-мать его-хууу!
Буханк повалился спиной на одного из Нежити и увлек его вниз за собой. Остальные, в том числе Оливер Бутс, застыли на месте, глядя на своего наемного силовика. Кровь слезами сочилась из пробитого глазного яблока.