У них еще оставался шанс.

Джереми едва слышно простонал. Я посмотрела на него и улыбнулась.

– Вайолет? Что случилось? – Сестра с осуждением посмотрела на меня, бледную и трясущуюся, застывшую в проеме кухонной двери. Я молча подняла руку, показывая то, что лежало у меня на ладони. Два человеческих резца, белых, совершенно здоровых и с красными кончиками.

Глаза ее округлились.

– У тебя начали выпадать зубы? – спросила она, разглядывая мое лицо, мои волосы, разыскивая в них признаки ускорения перехода.

Я покачала головой.

– Зубы у меня шатаются уже несколько недель, однако я считаю, что это происходит из-за иммунной реакции, начавшейся, когда я начала брать свою кровь. Они перестали шататься, когда я стала забирать кровь у других членов семьи. – Лишенные эмоциональной окраски слова легко сходили с языка. Если бы только все происходило с такой легкостью. – Это зубы Терри. Девушки из комнаты, которая обращена окнами к лесу.

Как же она кричала, когда у нее начали выпадать зубы, когда волосы клочьями полезли с головы. Как она сопротивлялась, как брыкалась, как изо всех сил старалась бороться с тем, что происходило с ней. Сопротивление могло бы показаться мне впечатляющим, если бы не было настолько страшным. Она могла поранить себя, a пока мы не испытывали уверенности в том, что она находится уже в стадии перехода, я не хотела рисковать этим. Снотворное было бы лучшим вариантом. Возможно, даже единственным. Однако его применения следовало избегать, пока это оставалось возможным.

– Не означает ли это, что процесс уже пошел? – Сестра даже не попыталась скрыть прозвучавшее в голосе волнение. Если у меня получится – если я сумею пробудить дремлющие с вечным терпением в каждом из нас семена Дагона – то и она сможет последовать за отцом в город за Чертовым рифом на десятилетия раньше, чем это может позволить ее жидкая кровь.

Я не могла осуждать ее за волнение. Но и не могла разделять его. Сейчас, когда смерть Кристины была еще так свежа в моей памяти. Она также потеряла все свои зубы, и пальцы ее скрючились, когда кости пытались переделать себя, следуя биологическим императивам, чуждым для ее слишком уж человеческой плоти. И вкус ее плоти все еще оставался человеческим – когда мы избавлялись от ее тела, следуя лучшим и самым традиционным из доступных нам методик. Я скармливала ее по чайной ложечке за раз оставшимся в живых однокашникам. Они узнают об этом, только если выживут. A если выживут, жизнь одной человеческой женщины потеряет для них всякое значение.

– Не знаю, – проговорила я бесстрастным тоном. – Все они изменяются. Все они… становятся чем-то большим. Однако никто из них не изменяется с постоянной скоростью. Сегодня утром Майкл перестал дышать. Мне пришлось присоединить его к аппарату искусственного дыхания. – Кроме того, кости его сделались мягкими, похожими на хрящи под моими руками, такими же податливыми и гнущимися, что я даже побоялась раздавить его крестец. – Они могут выжить. Могут и все умереть.